Смирение - оно приходит к пожилым. От опыта ли, усталости, от понимания неизбежности боли и потерь. Смиренно нести свой крест, свою ношу умеют лишь старики. Хотя любая жизнь - и молодая в том числе - это ноша, требующая сил, напряжения, терпения, бесконечной работы. А легче или тяжелее эта ноша, уже зависит от каждого. Вот я не могу это объяснить своей дочери. Что надо считаться и с детьми, и с мужем, и с пожилыми родителями. Тонкое искусство - строить семейную жизнь, и ему надо учиться. Тем более сейчас, когда напряжение висит в воздухе. Но бунтует, бушует молодая женщина, содрогается дом от ее гнева, удивляется муж и уже задумывается, а не лучше ли расстаться, чтобы не портить друг другу жизнь. И вот я, теща, должна бы броситься на защиту своей дочери, считая зятя инородным телом, но нет, не могу этого сделать. Я вижу, ощущаю, как медленно, но верно начинается разрушительная работа - вот уже и сваи зашатались, и дом покосился, и скоро рухнет все. Это сооружение, называемое молодая семья. А, впрочем, какая молодая? Десять лет прожито. Можно бы и успокоиться - куда кто денется, двое детей и т. д. В том-то и дело, что никаких гарантий ни в любви, ни в семье не бывает, кроме прожитого вместе дня и радости по этому поводу. Завтра все может стать другим, и двое близких - мужчина и женщина - пополнят армию разведенных, а значит, одиноких людей.
- Ну и что, - говорит моя дочь, когда я призываю ее сменить гнев на милость, - и пусть уходит, одного сына ему, другого - мне.
Конечно, я воспринимаю это как кокетство, пока еще благополучной жены. Но я-то в отличие от нее уже точно знаю, что, если в доме неуютно, если теплый обед не ждет человека, пришедшего с работы, если дети не ухожены и не воспитаны, а жена все время в гневе и недовольстве, редкий мужчина не посмотрит на сторону…
- За десять лет я всего натерпелся, - говорит мне зять, - и на ее «разрядки» в мою сторону я смотрю как на изменчивость погоды. Я много научился делать сам, но есть вещи, где женщина незаменима. Она же мать. Конечно, я ее люблю, во всяком случае, пока. Хотелось бы улучшить и наш быт, и ее отношение к детям меня смущает, да и ко мне. Ведь и в интимной жизни она как будто великое одолжение делает.
Обидно. Могло бы быть все иначе. Видно, вы в детстве ее избаловали, мало по рукам давали, ни в чем не отказывали, так что вы сами вырастили и выпестовали этот ее махровый эгоизм, извините, конечно…
А зять-то у меня умный. Он, оказывается, давно все понимает. И его можно понять. Но кто поймет меня - женщину, мать? Обвиненную справедливо, уличенную, униженную. Я чувствую себя обвешанной гроздьями вины. Какое счастье, что я могу закрыть за собой дверь и уйти в свой дом. Там, в одиночестве, я буду страдать за молодых, за себя, за внуков. А потом успокоюсь тем, что независима от них материально, что пока более или менее здорова и не нуждаюсь в их жертвах - ехать ко мне, подавать горшок или лекарство, кормить с ложечки…