— Вряд ли.
— Вот видите. А результаты этой операции поистине чудовищны.
Своим названием акция обязана маленькому немецкому городу Линцу. Именно в этом городе должен был по замыслу Гитлера открыться «уникальнейший из уникальных» музей фюрера. Там фашисты планировали собрать гениальные произведения искусства со всего мира. Немцы — парод аккуратный. И для этого были образованы специальные ведомства. Самыми крупными из них были так называемые исследовательское и просветительское общество «Наследие» и генеральное посредничество СС Гимлера, штаб «Изобразительное искусство» Розенберга и батальон особого назначения, подчинявшийся министру иностранных дел Риббентропу.
Это все детали, но результатом их работы стало то, что на временно оккупированной территории только нашей страны было разграблено 427 музеев. Вот такая… арифметика.
Но это, так сказать, организованный грабеж. Не гнушались этим делом и другие фельдмаршалы и генералы. А сколько наворовали простые офицеры и солдаты — представить трудно. Сотни товарных вагонов с произведениями искусства день и ночь шли со всей Европы в Германию.
И самое страшное, что вместе с произведениями искусства они вывозили и инвентарные книги, картотеки, негативные фонды… — Кучер махнул рукой. — Поэтому мы даже не можем им предъявить счет — мы просто не знаем, что именно они вывезли… И немудрено. Почти полностью были вывезены экспонаты музеев Курска, Смоленска, Ростова-на-Дону, Новгорода, Симферополя… Из Подмосковья они вывезли больше трех миллионов томов книг.
— Кошмар какой-то, — вздохнула я.
— Не то слово. Они не только вывозили, но и просто уничтожали. Вы слышали, что книгами из Харьковской библиотеки имени Короленко они вымостили улицу?
— Что значит вымостили?
— А чтобы удобнее было ездить автомобилям местного гестапо. В здании музея Бородино они устроили скотобойню, в музее Циолковского — курятник, а в Монплезире — уборную!
Ефим Леонидович перечислял мне десятки фактов чудовищного вандализма, называл имена фашистских преступников, произведения искусства, пропавшие бесследно, но до сих пор ни словом не обмолвился ни об иконах, ни о загадочных знаках на них.
— Извините, я немного увлекся. Вас интересуют иконы, — вздохнул он. — Но в том-то и дело, что с иконами дело обстоит еще хуже, чем со всем остальным. Если кое-какую живопись, книги, скульптуры удалось вернуть, то с иконами — дело дрянь.
Он помолчал, съел несколько креветок, запил их пивом.
— Что вы имеете в виду? — спросила я, так как пауза грозила затянуться.
— Я имею в виду, что ни одна из украденных немцами икон до сих пор не найдена.