— Ты очень уж разукрашен, я тебя помою, — переходя на беспричинный звонкий смех, произнесла она, медленно стягивая со своего тела античной богини скудное обмундирование, состоящее из открытого короткого платьица, под которым ничего не было.
Хотя ничего — это как сказать, этого «ничего» Алексею так захотелось, что в глазах появилась красная пелена, сопровождающаяся крупной дрожью во всем теле. И прочими физиологическими процессами, которые можно оставить без комментариев вследствие их пугающей очевидности.
Юля села в воду рядом с Савичевым и, вытянув ноги, заговорила:
— Ты, конечно, думаешь, что я сумасшедшая, да, Леша?
И, не дожидаясь его ответа, продолжала, растягивая гласные:
— Ну да-а-а… Особенно после вчерашней кутерьмы. Ведь тебе понра-а-а-авилось?
Она потянулась всем телом, размазывая левой рукой пену по обнаженной груди, отчего Савичев судорожно сглотнул и, вцепившись в собственное горло, сдавленно проблеял нечто вроде «угу».
Юля внезапно снова начала плакать, и Савичев, окончательно утомленный сменой настроений своей случайной подружки, осторожно обнял за плечи и поцеловал — неловко, куда-то в ухо.
— Успокойся, ну успокойся же! — воскликнул он, сам тем не менее дрожа от возбуждения.
Она откинула с лица длинные пряди мокрых спутавшихся волос — и вдруг, быстро глянув на него, вцепилась в его шею яростным, колючим, сводящим с ума поцелуем. Как тогда, ночью.
— Ax, ты… — пробормотал он, задыхаясь, и одним движением развернул ее к себе, уставив в свою грудь острые соски ее матовых вздымающихся полушарий и ловя на лице прерывистое, жгучее дыхание.
Ни одна, ни одна женщина даже близко не могла…
Она снова приникла к нему, уже не к шее, а погрузив свою прекрасную голову в воду между его ног. И хотя в воду нырнула она, а не он, рот Алексея судорожно раскрылся, не находя воздуха…
Все снова рухнуло, как тогда…
— Мы залили весь пол, — сказала Юля, счастливо смеясь и показывая в чудесной улыбке ровные жемчужные зубы, — это прекрасно.
— Божественно, — пробормотал Алексей, с силой проводя рукой по ее спине. — Ты… я не знаю, что сказать.
— Хоккеисты вообще народ бессловесный, — смеясь уже одними глазами, сказала она. — Хотя ты в этом плане не худший. А в сексе вообще лучший.
— Из хоккеистов? — машинально спросил он.
— Включи воду, — серьезно сказала она, — и добавь пены. Надеюсь, мы не затопили соседей.
В ее облике сейчас светилась та здравомыслящая разумность, что так явно бросается в глаза у множества прагматичных людей нашего времени и так неуместна у случайных мотыльков, залетевших на губительное пламя переломной эпохи. Таких мотыльков, как она.