Будучи решающим арбитром по вопросам культуры, тайное общество следило за соблюдением правосудия. В описанном нами выше племени эфик этим занималось общество Леопарда, чьи трибуналы выносили приговор на основе испытания ядовитыми препаратами. Судебная экспертиза касалась всех видов одиночных и групповых преступлений, особенно, когда в деле замешано колдовство. Отсюда доскональное знание системы производства токсичных препаратов, от опытов с представителями фауны и флоры, вплоть до точной дозировки, способов применения и психологической диагностики испытуемого.
Однако эти вещества использовались не только при судебной экспертизе. Обращение со смертельными ядами – такая же общая черта панафриканской культуры, как песни и танцы. Например, в ряде регионов смертный приговор преступнику приводили в исполнение, нанося уколы копьём, чей наконечник смочен соком ядовитого растения.
В случае кончины монарха, наследник подвергался двойной проверке своих «сверхчеловеческих» качеств с помощью ядов. Если умрёт, на нём прервётся династия, и тогда трон объявлялся вакантным. Помимо колдунов-одиночек, к ядам прибегали законные правители, тщетно пытаясь очистить общество от носителей «скверны». Вожди народности казаманс в Сенегале использовали смесь на основе коры дерева тали, которое называют «деревом испытания». Среди остальных ингредиентов фигурировали молотые сердца предыдущих жертв, плюс множество добавочных, напоминающих те, что и сейчас идут в ход на Гаити: толчёное стекло, ящерицы, жабы, раздавленные змеи и останки трупов. Чан, где это месиво отстаивалось и бродило на протяжении целого года, выкатывали по праздникам на площадь, бесплатно угощая граждан его содержимым. После такого «угощения» ежегодно умирало примерно две тысячи человек[160]. Хотя с развитием работорговли власти нашли более эффективный способ избавления от ведовства. Если верить Моро де Сен-Мери[161], видному колониалисту, несколько африканских князьков заключили с купцами договор о депортации местных колдунов-отравителей именно в Сан-Доминго.
Вырвавшись на волю, Макандаль глубоко в душе затаил замысел отомстить белым. Он боялся не того, что его поймают – никто не станет гонять дорогих ищеек ради однорукого раба-калеки, а тем более него, одного из мандинго – само имя этого племени в устах рабовладельцев и так олицетворяло мятеж. Беглеца волновало лишь одно – когда и как предъявить счёт за былые обиды прежним хозяевам. Перестрелять их было бы несложно. Порох и мушкеты за условленную цену можно достать у городских вольноотпущенников. Даже с одними палками и мачете его орлы могли выжигать и разорять конюшни и мельницы, успевая позабавиться с супругой помещика до прихода войск. Но разорённые усадьбы и разграбленное добро уже не волновали Макандаля, а для воплощения в жизнь его замыслов не хватило бы ружей со всего острова. Однажды, когда Макандаля попросили растолковать приснившийся ему сон, он велел принести глиняный сосуд и опустить в него три платка. Первым был вынут