Этот исторический съезд созвал Букман Дютти[168], а местом его проведения стала уединённая сопка в Кайманском лесу у Красного холма (Morne-rouge). Именно там, 14-го августа 1791 года, под колючими сучьями ветхой акации тряслась старая жрица под разрядами молний, пронизавших ночное небо. Голос Витяза Огуна – повелителя огня и покровителя кузнечного дела, потребовал саблю, и вот одним махом обезглавили чёрную свинью, налитую пенистой африканской кровью. Тут же были обнародованы имена вождей: Букман, Жан-Франсуа[169], Биассу[170] и Селестен[171]. Им поочерёдно присягнули на верность сотни рабов. Затем встал Букман и завопил, заглушая шум ветра:
«Бог, сотворивший палящее солнце, бурное море и громовые раскаты, в эту минуту смотрит на всех нас с небесного престола. И он видит поступки белых. Их бог требует злодеяний, а нашему угодны благие дела! В таком случае отмщение тоже благое дело! Он не позволит нам промахнуться и поможет нам в нашей борьбе! Отринем же белого идола, пьющего наши слезы, и внемлем голосу свободы наших сердец!»
Так, под божественной сенью лоа, в мерцании жертвенной крови было принято решение о вой не до победного конца.
Через два дня сгорела дотла первая плантация, а в ночь на 21-е августа рабы сразу пяти хозяйств той же местности, где трудился Макандаль, сообща выдвинулись к центру Лимбе. К утру Акуль утопал в дыму, Лимбе лежал в руинах, а уже на завтра повстанцы оттяпали ещё четыре населённых пункта под нестройный хор ракушечных труб. Плен Дю Нор, Дондон, Мармелад и Плезанс – все они пали в один день. За одну ночь задушили тысячу белых и вывели из строя две тысячи кофейных и сахарных цехов. Стена из дыма и огня стояла вокруг северной части колонии целую неделю. Воспламеняя всё на своём пути, катились шары из подожжённой соломы. Поверхность моря затянуло пеплом, а зарево гаитянских пожарищ видели даже на Багамах.
Мало-помалу погромные страсти уступили место столкновениям, а затем и крупным боям с колониальными войсками. Рабы сплотились, возлагая надежду на вождей, принимающих приказы непосредственно от богов. Где-то на западе Пророчица Ромэн устраивал(а) шествия под рожки и барабаны. Хунган уверял, что может превратить вражеские пушки и мушкеты в бамбук, а порох – в обыкновенную пыль. Что касается вражеской пули, её, по словам этого хунгана, можно отогнать коровьим хвостом, если тот заколдован как положено[172]. При штабе Биассу крутилась тьма колдунов и кудесников, а его палатка была буквально забита мощами и амулетами. Костры в лагере горели ночь напролёт, и нагие красавицы при зареве пламени вызывали духов словами, известными только африканской пустыне. В одном из рапортов сообщалось, что по ночным улицам столицы гуляют африканки, распевая песни на непонятном для белых языке. Биассу одерживал победу за победой, обещая тем, кто погибнет смертью героя в бою, праведное воскресение на африканской земле. А кликуши наряжались по особой моде, опоясывая бедра кушаком цвета крови. Король Вуду объявил вой ну, и его Королева несла змею в шкатулке с колокольчиками. Триумфальным маршем они шли на захват новых городов колонии Сан-Доминго.