. Так это делается у нас.
– В корыте?
– Да. Заливают водой, прокалывают кожу, и вода превращается в кровь.
Нарцисс пояснил, что его продали бокору по имени Жозеф-Жан, который держал его в кабале на своих плантациях рядом с Равин-Тромпетт, деревушкой вблизи от Гаитянского Мыса. Там он и пахал от рассвета до заката вместе с другими зомби, получая еду один раз в день.
По крестьянским понятиям – кормили их нормально, строжайше исключив из рациона только соль[73]. Ему, конечно, хотелось вернуться на родину, к семье и друзьям, но происходящее с ним напоминало сон, где всё – предметы, события и ощущения – возникают и движутся как в замедленном кино. И всё это происходит независимо от твоей воли, поэтому осознанные поступки и решения в таком состоянии не имеют смысла.
Свобода вернулась к нему совершенно случайно. Один из пленников в течении нескольких дней отказывался от приёма пищи, за что неоднократно был нещадно бит. Во время одной из экзекуций этот зомби в припадке ярости убил мучителя мотыгой. Бесхозные рабы разбрелись по близлежащим деревням. В глубь страны вернулись только двое – Нарцисс и ещё один товарищ по несчастью, оказавшийся, как не странно, земляком нашего собеседника. Оказавшись на свободе, Нарцисс провёл на севере несколько лет, затем перебрался в Сен-Мишель, где жил ещё восемь лет. Несмотря на страх перед братом, он всё-таки пробовал установить контакт с остальными родственниками, но никто не отвечал на его письма. Наконец, узнав о смерти главного виновника своих бед, Нарцисс отважился посетить родное село. Немудрено, что его появление стало шоком для односельчан. Хотя, сказать по правде, встретили его неприветливо. Антипатия была так сильна, что власти поместили возвращенца в тюрьму, опасаясь, что тёмные крестьяне устроят над ним самосуд. Тогда-то он и стал подопечным доктора Дуйона. Временами он, конечно, наведывается в родную деревеньку Л’Эстер, вояжируя между столичной клиникой и приютом у здешних баптистов.
– Они произнесли моё имя трижды, – вспоминал Нарцисс, когда мы с ним прошли на кладбище в Бенетьере. Дорогу туда он помнил плохо, постоянно сходя на обочину, чтобы сориентироваться. Затем решительно бросился к уйме стоявших там надгробий, пока не замер перед своим собственным. На цементной поверхности всё же можно было разобрать несколько слов эпитафии, выбитой двадцать лет назад:
ЗДЕСЬ ПОКОИТСЯ КЛЕРВИУС НАРЦИСС.
– Даже когда они засыпали гроб землёй, меня в нём не было, внутри лежало только моё тело, – настаивал бедняга, тыча пальцем себе под ноги. – Я плавал где-то в другом месте, откуда мог слышать всё, что происходит. А потом пришли