Я медленно вышел из-за стола:
– И когда же мне суждено умереть?
– Через день, неделю, месяц или год, но ты умрёшь, – пригрозил Марсель, ощутив превосходство. – Потому что прикоснулся к порошку.
Я вздохнул, и воздух показался раскалённым. Изо всех сил продолжал игру:
– Это не аргумент – все люди когда-нибудь умирают.
Марсель впервые рассмеялся, обнажив полный рот здоровых зубов.
– Храбрый у тебя белый товарищ, – обратился он к Бовуару. – Но и тупой вдобавок.
И лишь позднее я узнал, что яд в пузырьке был настоящий.
А между тем Марсель снова вскипел из-за денег. Одно дело – сомневаться в качестве его продукции, совсем другое – требовать назад уплаченные деньги. В помещение просочились несколько его помощниц. Он снова нырнул за алтарь и вынырнул с чёрной капсулой в руке, которую с благоговением поставил перед нами на стол. Черты его лица всё ещё искажала ярость, а по лысине текли струйки пота.
– Послушай ты, белый! – заорал он. – Люди вроде тебя спешат за моим препаратом издалека. И ты мелешь, что он негодный? Ты зачем отнимаешь моё время? По какому праву оскорбляешь нас, ты?
В гневе он стал замахиваться на меня. Женщины обступили его кругом и удержали.
– Если ты всё ещё сомневаешься, выпей это, и обещаю тебе, ты не выйдешь отсюда живым!
Вокруг меня сжималось кольцо враждебных лиц. Бовуар был бессилен. Марсель приблизился ко мне вплотную, обдавая дыханием могильного стервятника. Молчание становилось невыносимым, и нарушить его мог только я.
– Марсель, – вымолвил я, наконец, примирительным тоном. – Дело не в качестве твоего препарата. Я уверен, что его делать ты умеешь. Потому я и пролетел за ним тысячу миль. Просто то, что ты мне всучил, оно ничего не стоит.
Сказав это, я встал и вышел из-за стола и вытер лицо рукой.
– Это тебе кажется, что я заплатил приличную сумму, а для меня такие деньги – пустяк. Потому что они не мои. Такую сумму мои спонсоры даже не заметят. Но если я прилечу в Нью-Йорк с твоей бодягой, ты потеряешь возможность заработать гораздо больше.
Похоже, моя речь их ошеломила до дрожи. На минуту они замолчали, застыв в оцепенении. Кто-то прикидывал, какие убытки из-за меня потерпели, кто-то – чем я поплачусь за обиду. Марсель хранил молчание.
– Так что ты подумай о моих словах, а я загляну к тебе завтра утром.
С этими словами мы направились к выходу. Между стоявшими женщинами мы пробирались так осторожно, словно это были речные крокодилы.
На другое утро Марсель встретил меня и Рашель у входа в унфор и проводил нас в баги – тесную каморку, чьи стены можно потрогать, вытянув руку. Внутри пахло старыми газетами, палёным фитилём и землёй. Марсель убрал занавеску от единственного окна и разноцветные пузырьки на алтаре засверкали как драгоценности. Он опустился на колени, усердно работая зубочисткой. Искоса я видел его щеку, блестевшую на утреннем свету. Выудив бутылку из-под рома, он поднёс её к свету, затем испытующим жестом протянул её мне. Внутри лежали семена, щепки, ещё какой-то мусор органического происхождения. Содержимое издавало едкий запах гниющего чеснока. Гаитянская мудрость не рекомендует причащаться из горлышка в доме колдуна. Я отхлебнул.