— Где ты болтался? — начал отец и тут же выплюнул окурок.
— Я не болтался.
— «Не болтался, не болтался»! Всё воды ждал?
— Да, ждал. А потом меня остановил дядя Загрушка.
— Все тебя останавливают! Бегай побыстрей, так никто и не остановит!
— А меня вот остановили.
Отец взял у меня инструмент, надел себе на плечо.
— Что же ты такое тащишь? — спросил ещё отец.
— Музыку.
— Ты что, играть на этом умеешь?
— Нет, не умею.
Отец перестал хмуриться. Он осмотрел трубу со всех сторон, взял у меня ведро и понёс его маме.
Я вошёл в дом, подпрыгивая и растирая закоченевшие пальцы.
Отец в ту же минуту оказался возле меня.
— Что же ты намерен с этой штукой делать? — спросил он.
— Играть на ней.
— Как же ты станешь играть, раз не умеешь?
— Учёным ещё никто не родился.
Отец взял у меня инструмент, надел себе на плечо. Он прижал губы к мундштуку и даже покраснел от натуги.
— Он заткнут чем-то, кажись, — сказал отец, вытирая рукой слёзы, выступившие на его глазах.
— Нет, он не заткнут, — сказал я.
— А ты сам-то пробовал?
— Нет.
В душе я допускал, что в трубе может что-нибудь такое торчать: полотенце или там шапка — внуки-то Загрушки могли ведь туда насовать всё, что хочешь.
Я увивался возле отца — уж очень мне хотелось самому затрубить.
— Дайте, папа, я попробую.
— Отстань! — не сдавался отец.
Он ещё раз надулся, по лицу даже пятна красные пошли. Я глядел на него: его глаза напоминали большущие зелёные орехи.
— Никакого толку не будет! — сказал он и подал мне инструмент.
Я приложил к губам мундштук.
— Великоват для тебя, — заметил отец.
— Что?
— Геликон.
— Ничего не великоват!
— Да, да. И мундштук великоват.
— Нет. Просто ещё холодный. А пока мундштук не прогрелся, играть нельзя.
— Ещё чего!
— Нет, правда!
— Кто тебе сказал?
— Я уж знаю.
— А как же в мороз музыканты играют?
— Они не играют.
— А почему бы им не играть?
— Из-за холодных мундштуков.
— А они всё-таки играют.
— Так надо мундштуки-то прогреть сначала.
Я дунул в трубу, и она издала звук, похожий на хруст. Я поглядел на отца.
— Он чем-то заткнут, — завёл опять своё отец.
— Мы попробуем сделать что-нибудь.
— Что?
— Не знаю.
— Погоди, я принесу проволоку.
— Зачем?
Я снова прикоснулся к мундштуку и извлёк из геликона несколько бессмысленных звуков.
— Плохо, очень плохо. Так не играют, — сказал отец.
Я надулся так, что глаза на лоб полезли, словно я хотел кого-нибудь напугать. И снова дунул в трубу; в ней что-то хрястнуло, послышался настоящий звук.
— Что ты сделал? — удивился отец.
— Ничего.
— Труба не заткнута?
— Нет.
— Как же ты додумался?
— Вот так и додумался.
И вдруг мы оба очень обрадовались.