Произнесенное имя погасило полемический задор.
— Вы… Вы сказали — Дорошка? — спросила Коллонтай.
— Да, именно.
— Вы его увидите? Имею в виду — наяву?
— Возможно.
— Устройте, обязательно устройте мне с ним встречу.
— Но разве вы его не видите?
— Во сне — это разве видеть?
— А мне он сказал, что мы и так увидимся, очень скоро — в голосе Тюнгашевой явно слышалось превосходство.
— Где? И как скоро? — спросил Арехин.
— А вам-то зачем знать?
— По роду службы.
— Так он что, преступник, Дорошка?
— Мы ищем не только преступников. Недавно вот картины вернули в галерею Третьякова (см. «Дело о похищении Европы»).
— Ну, Дорошке в галерее делать нечего. Не картина. Кому нужно — сам покажется, а не покажется — значит, и не нужно.
— Что ж… Прошу извинить, что побеспокоил, мне пора, — и Арехин покинул кабинет с чувством полного провала. Ничего-то он не узнал, ничего не выведал, кроме тайных планов поголовной кастрации. Но прежде они, поди, и до пацифизма докатятся, тут-то укорот и получат. Плохо другое: он допустил ошибку. Следовало перекинуться парой фраз, извиниться, что вмешался в важный разговор и ретироваться, чтобы позднее поговорить с каждой наедине. Разве можно опрашивать двух дам разом о сокровенном? А Дорошка, похоже, из категории сокровенного. Да они из-за соперничества и приврут, и, наоборот, умолчат о том, о чем могли бы рассказать тет-а-тет. Ладно, сорвалось, так сорвалось. Один факт все-таки установить удалось: Коллонтай хочет его увидеть наяву. Не означает ли это, что он перестал ей сниться?
У входа вахтерши не было. Отошла куда-то, сказала пробегавшая мимо девица с кучей папок в руках.
Не было и калош.
До пятнадцати часов Арехин успел и в МУС заскочить, где коротенько доложил товарищу Оболикшто о проводимом расследовании, и домой забежал, где выпил чаю с медом, и даже на полчасика вздремнул в библиотеке с опущенными шторами. Потом, уже не пешком, а в экипаже, поехал на шахматный турнир. Голова работала, как хорошо расстроенный рояль. Аккорды выходили скверные, даже в зубах ломило. А что делать? Ментальную оборону, строившуюся годами, предстояло самому же и ослабить. Не везде, не везде, разумеется. Только в одном месте показать уязвимость. Брешь. Место, которое могло бы привлечь таинственного волхва Дорошку.
Но перед партией никакой Дорошка к нему не подходил, хотя и чувствовал Арехин на себе взгляды разные, большей частью недоброжелательные. И то: дома он переоделся, и теперь выглядел чекист-чекистом, да еще кобура на ремне. И лицо довольно сытое и румяное после всей дневной беготни. Но он-то после беготни и поспал в тепле и уюте, и чаю с медом выпил, а его соперник, крепкий первокатегорник, был бледен, изнурен и хорошо, если выпил кружку кипятку с сахарином.