Максим откинул край паласа, не снимая ботинок, прилег на тахту, открыл нижнюю секцию «стенки». В глубине покоилась древняя семейная реликвия, пузатый чемодан с оторванной ручкой и металлическими уголками. С клеенчатым чудовищем связаны были самые ранние воспоминания. Когда родители еще жили вместе и первый дом был там, где в окна по ночам заглядывало северное сияние, маленький Максимка целиком умещался внутри чемодана. Он раскладывал вокруг себя отцовские кокарды, помятые кнопки дверных звонков и играл в летчика… Потом чемодан сопровождал его в пионерские лагеря, потом превратился в хранилище фотоальбомов и прочих раритетов детства. Изнутри на крышке и высоких бортиках руками Молина было наклеено великое множество журнальных вырезок — здесь в одной компании обретались «Смоки» и «Чингисхан», размалеванный в защитную окраску Шварценеггер и таинственная Мирей Матье, три мушкетера во главе с юным Боярским и роскошная певица Сабрина…
Мирей Матье. Молин сдавил пальцами мочки ушей. Неужто снова начинается? Комната качнулась, издали донесся затихающий перестук тамтамов. Нет, вроде отпустило. Вукич говорил, что зараза держится в крови пять суток, а идут только третьи, всего можно ожидать. Мирей Матье. Фотография чарующей француженки за десятилетия поблекла, но ее улыбка, щека, уложенная в изгиб локтя, обладали странной силой. Словно подул жаркий средиземноморский ветер, словно вспыхнули огни южного побережья, где всегда лето и девушки, подобные ей, улыбаются так загадочно и маняще…
Он очнулся от собственного крика и звона стекла. Левая рука сжимала статуэтку, тахта завалилась набок, чемодан с альбомами опрокинулся, а в окне зияла дыра. Стул, которым он запустил в окно, валялся у батареи, весь усыпанный осколками. Сам Молин стоял почему-то в углу, грудная клетка раздувалась, будто кузнечный мех, зубы стучали. Святые яйца, что это было?
Дисциплина превыше всего. Он с усилием разжал руку, водворил бронзового Дон Кихота на место и нажал кнопочку на панели телефона. Анна сняла при первом гудке.
— Уже едем, не волнуйтесь! Дверь сможете открыть?
Следующие пять суток Молин провел как заправский курортник. Анализы, кефир, процедуры, шезлонг, полдник с печеньем, уколы, легкое чтение. Апрельское солнце не позволяло понежиться на огороженном куске пустого пляжа, но так было даже лучше. Не отвлекало.
Он часами просиживал в куртке, уставившись на свинцовый горизонт. Когда за ним приходили, включал счастливую улыбку, хихикал с сестрами и думал. О Мирей Матье. О том, почему не может о ней не думать.