Похоже, намечался семейный разрыв, но причиной тому на сей раз вряд ли была близость царя с Долгоруковой; сторонники войны, очевидно, решили дать серьезный бой всем тем, кто разглагольствует о мире. Цесаревич был заодно с матерью. Александр оказался посередине.
Совещания, проводившиеся почти ежедневно, выливались для него в мучительную процедуру; приходилось лавировать, поощряя то одну, то другую сторону, выслушивать противоположные точки зрения, утром принимать одно решение, а вечером другое. К тому же еще этот скряга министр финансов Рей-терн, всегда находивший удобный случай, чтобы намекнуть на его расточительность…
Стоя у широкого окна кабинета и глядя на море, царь со жгучим чувством стыда вспомнил, как глянул на него Милютин, когда после разговора с ним он стер свою резолюцию на телеграмме — поступок, по существу, мальчишеский. Военный министр вел дневник, Александр знал об этом: можно себе представить, какая запись появилась в тетрадке Милютина после их свидания! Видимо, нечто пикантное сыщется в ней и о его семейном разладе… Царь был любопытен, однажды он даже намекнул Дмитрию Алексеевичу, что знает о его пристрастии, но тот сделал вид, будто не заметил намека. Это еще более разожгло любопытство царя, он даже замыслил выкрасть злополучный дневник, но вовремя одумался: Милютин — человек принципиальный и прямой, и трудно предугадать, какие последствия имел бы столь легкомысленный поступок. Впрочем, в силу всех тех же сторон его характера, Дмитрий Алексеевич не внушал ему особых опасений: скорее всего, записи эти носили сугубо деловой характер, а что до дворцовых сплетен, то они давно уже были у всех на устах и перестали щекотать нервы.
А ведь когда-то любой намек на его запутанные супружеские отношения приводил Александра в бешенство. Он знал, что и давнишняя история с графом Шуваловым приписывалась молвой все той же причине: поговаривали, будто шеф жандармов осмелился сделать ему по этому поводу довольно дерзкое замечание, в результате чего лишился своего места и был отправлен послом ко двору английской королевы. На самом же деле Петр Четвертый преступил ту грань, за которой кончались его владения, — чувство безнаказанности сыграло с ним плохую шутку: будучи ярым реакционером и желая, видимо, выглядеть святее самого папы, он выступил противником реформ, проводимых царем…
Сегодня Александр плохо выспался, голова была тяжелой, словно с похмелья, хотя вечером, против обыкновения, была выпита самая малая толика французского коньяку, и мысль о том, что день начался и вскоре предстоит заниматься делами, выслушивать министров, читать депеши и подписывать бумаги, приводила его в уныние.