* * *
Вы начали свою лондонскую жизнь нехарактерно для вас — хотели заниматься какими-то совершенно обычными видами деятельности. Почему?
Я подозреваю, что вы узнали об этом из моих писем, что, позвольте вам заметить, нечестно и не подобает джентльмену. Если уж вы хотите знать, я испытывал определенное давление со стороны семьи. Мой отец умер за два года до этого, и мы обнаружили, что наш дом в Дублине был заложен от крыши до подвала, так что мы с Уилли столкнулись с перспективой поддерживать мать. К счастью, до этого не дошло, хотя я по мере возможности оплачивал ее счета. Правда, вскоре я оставил мысль зарабатывать таким трудом. Я насмотрелся на то, как молодые люди с блестящими перспективами и отличными профессиями приезжали в Лондон и через несколько месяцев оказывались у разбитого корыта, выбрав так называемую полезную профессию. Я пришел к обдуманному решению завоевать себе репутацию до того, как начну чем-то заниматься. Я собирался стать знаменитым ради того, чтобы быть знаменитым. Таким образом, как только я действительно чего-то достигну, публика сразу признает меня. Я снимал дом вместе с моим другом Фрэнком Майлзом, который писал портреты светских красавиц. Я носил бархатные костюмы с мягко струящимися галстуками, отрастил волосы и стал представляться профессором эстетики и искусствоведом. Фрэнк представил меня Лили Лэнгтри, которая была любовницей принца Уэльского. И вскоре я остроумной болтовней пробил себе дорогу в некоторые лучшие дома Лондона.
* * *
Да, но это не приносило денег.
Зато я становился интересной персоной. Я делал некоторые вещи не так, как все привыкли их делать. Я переворачивал обыденность с ног на голову в то время, когда обыденность была добродетелью, и это было волнующе. Даже принц Уэльский однажды сказал: «Я не знаю мистера Уайльда, но не знать мистера Уайльда означает прозябать в неизвестности» — и попросил Лили представить ему меня. Меня иногда обвиняли в нескромности, но так ли ужасна нескромность? Не думаю. Это просто способ разнообразить свою личность. Тем не менее я прекрасно понимал, что новизна такого поведения скоро улетучится — общество известно непостоянством в своих увлечениях, — поэтому я стал писать сонеты знаменитым актрисам о ролях, которые они играли. Сара Бернар в «Федре» была великолепна, и мой сонет прибавил известности нам обоим, будучи опубликован через две недели после того, как я встретил «божественную Сару», сходящую с корабля, пересекшего Ла-Манш, с гигантским букетом лилий.
* * *
Помимо этого нового слова в театральной критике, вы, по-моему, как раз тогда же написали пьесу?