Молчание слова. Путь Дюрера, пройденный с Иеронимом (Бальтазар) - страница 11

Для начала рассмотрим недатированный перьевой рисунок, Иероним в интерьере. Келья узкая и бедная, стол маленький, тесный, письменные принадлежности отодвинуты в сторону, учёный муж изображён кающимся, по пояс обнажённым. Лев и кардинальские инсигнии отсутствуют, зато на столе рядом с распятием, приковывая к себе взгляд глубоко задумавшегося человека, лежит большой череп. Всё в целом можно было бы истолковать как медитацию о смерти, но почему за письменным столом? По всей вероятности, во время рабочей паузы? Перед нами человек, который словно бы зашёл в тупик, растерян и, задумчиво подперев рукой лицо, созерцает символ конца в образе черепа, явно напоминающего его собственную голову. Снова, как и на миланском рисунке, объём структурирован горизонтальными линиями, однако теперь внимание отчётливее сконцентрировано на фигуре персонажа, это пространство не допускает уклонений: человек должен выстоять в ситуации, когда его собственное слово обессилело и замолкло, и остаётся – вопреки всякой надежде – надеяться лишь на новый дар, который вместе с другим, высшим словом, изойдёт от смерти или из области по ту её сторону (крест стоит по другую сторону черепа).

Альбрехт Дюрер. Святой Иероним у безвершинной ивы. 1512.

Медь, резцовая гравюра. 20,9 × 18,3 см

Отчётливо выраженная напряжённая молитва о слове – сюжет изощрённо исполненной гравюры сухой иглой 1512 года. Снова пейзаж, но не широкого вида, как прежде, но сконцентрированный. Каменная глыба за спиной святого напоминает стул с высокой спинкой. Ивовое дерево справа и кусок другой скалы слева образуют рамку картины, распятие на импровизированном столике выглядит как бы стоящим на подоконнике, лежащий на переднем плане лев смотрится в текущую воду – новый мотив. Отвернувшись от лежащих на столе кардинальских инсигний, как и от своей раскрытой книги и молитвенно сложив руки, Иероним устремил взгляд в пространство над крестом: оттуда на него должно снизойти понимание смысла и нужное его выражение. Рассматривая названные листы в совокупности, убеждаешься, что речь здесь идёт не о молитве свободного содержания, приносимой благочестивым человеком как таковым, но о молении именно этого переводчика и филолога о верном слове. Как возможно претворить несказанное слово в сказываемое, чтобы оно не потеряло своей святости и неотмирности? Такая транскрипция возможна лишь в молитве.

Альбрехт Дюрер. Святой Иероним в пещере. 1512. Гравюра на дереве. 17,1 × 12,5 см

К этому же году относится гравюра по дереву, которая снова соотносит открытое пространство с духовной работой, ландшафт изображён как подобие комнаты, стены которой обступают пишущего, но смысловое решение теперь совершенно другое. На этот раз Иероним сидит не фронтально, но повёрнут к нам спиной, ландшафтная перспектива разворачивается не за его спиной, но перед его глазами, как в оконном проёме, так что его голову озаряет огромный природный источник света. Это уже не стадия растерянности и молитвы, отвлёкшейся от книги, но совсем другое состояние – молитвы, совмещённой с трудом. Чуть ниже – пишущая рука, над ней – взгляд, устремлённый поверх книги на высоко поднятый крест словно бы в попытке считать с него нечто, по значимости равное слову. При этом свободное пространство, в котором размещён крест, объемлющее фигуру святого, выступает как бы порукой того, что перевод удастся. Не только фигура и её жест, но всё окружение, составленное из фантастических растений и скальных нагромождений, исполнены высочайшей динамики. Слева лев, единственный раз изображённый стоящим, полный сил и энергии пробирается между двух стволов, справа дугу завершает лежащее церковное облачение. Гуманистический образ инспирации, столь далёкий от старинных романских картин такого рода, которые возносят переводчика вечного слова в надмирные области и рисуют его экстатически погружённым в потусторонний мир, причастным его истине, тогда как Дюрер целиком замыкает процесс транспозиции в земном пейзаже, но при этом взгляд и жест человека, оттеняемые природным контекстом, сохраняют в себе нечто экстатическое. Ничего от Эразма в этом Иерониме нет.