Кровоточащая и жаждущая крови душа Чикатило у самого автора вызывает сложные и сильные чувства — тут и профессиональный интерес, и понятное любопытство к монстру, здесь и отвращение, смешанное с невольным состраданием (потому что велики муки этого человека), и сознание великой опасности, от этого человека исходящей. Работа над книгой требовала большого напряжения — легко ли воссоздать образ выродка, который сознает себя выродком и вынужден ежечасно, ежеминутно скрывать от людей (и особенно от близких) это свое омерзительное уродство, — само изложение не может не стать тут эмоциональным. Живет Чикатило в семье с любимой женой, растит детей, работает (на работе зачастую сидит в одной комнате с женщинами), идет естественная, нормальная жизнь — и вдруг такая смена жизненных пластов. Днем едва ли не идиллия, и — ночь! И — лесополоса! Удачу автора объяснить нетрудно. Его увлекает сам материал, несмотря на весь ужас этого материала.
Конечно, присутствует здесь и убеждение, что людям нужно заглянуть в угрюмые подвалы преступного сознания, — а дело Чикатило дает к тому большие возможности. Я читала одно из писем, которое Чикатило написал в самом начале следствия и где он пытался себя объяснить. На каком-то усредненно-интеллигентном языке он уверял, что в его преступлениях виноваты советская власть, те страшные социальные условия, в которых он рос, — он повторяет, таким образом, известную теорию «среды», будто бы всегда во всем виноватой (окружающая среда, разумеется, многое определяет в человеке, но все же не из-за советской же власти Чикатило жрал человечину). Р. Лурье показывает истинные причины, глубинные процессы, происходящие в душе преступника, который одновременно и боится и жаждет своих кровавых наслаждений.
Следователь Костоев, разумеется, взят в плане обычной реальной жизни, без всяких душевных борений и бездн. Это — разумное начало, совершенное нравственное здоровье, профессиональная деятельность, в которую он влюблен, находится в полном согласии с законами божескими и человеческими. К своей заветной мечте — найти убийцу! — он рвется всей душой — цельной душой, ничуть не разорванной. Да, он в тревоге, порой в отчаянии, но и тревога эта и отчаяние определены внешними обстоятельствами (тем, что он долго не может поймать убийцу), внутренний мир его неизменно остается крепким.
Я помню, в каждом нашем телефонном разговоре я спрашивала Иссу Костоева: что с делом?
— Глухо, — отвечал он угрюмо. — Глухо.
И я перестала спрашивать. Нетрудно было понять, как ему тяжело. Каждое новое убийство было для него ужасом, на каждое он ехал, зная, что сейчас увидит такое, чего никогда еще не видали даже такие, как у него, всего повидавшие глаза.