Мы уже видели этот прием, когда оправдывая самооговор, объясняют его тем, что следователь стал как бы жертвой подследственного, который ввел его, бедного, в заблуждение своей податливостью — так объяснял беззаконие милиции В. Степанов в деле Полякова. А теперь вот В. Парин придал этому приему новый оттенок, новую интересную краску, заявив, что хитрый Водянкин «использовал» самооговор, так сказать, в личных целях самоутверждения. На пути к могиле.
Можно подумать, что юрист Парин не знает, что такое допрос, каков его порядок, утвержденный в законе, как проверяются показания подследственного (тем более если это больной человек), представления не имеет о том, что признание подследственного должно быть подтверждено другими доказательствами.
Постыдное дело (неловко о нем и писать), но более чем поучительное, поскольку позволяет заглянуть в «лабораторию», где привычно и без всякого стеснения от имени власти оправдывается беззаконие.
А что до ужа на сковородке, то коль скоро мы прибегли к этому образу, то и продолжим его, задавшись вопросом: что же в данном случае играет роль сковороды? Или иначе говоря, что побудило юриста Парина ступить на путь всех этих хитростей и уверток? Давление со стороны начальства или его собственная позиция в подобного рода делах? Впрочем, есть все основания полагать, что и стремление начальства и его собственное стремление имеют общий источник: уверенность, что корпоративные интересы — это самое важное, это святое.
— Прочли? — спрашивает Костоев, когда я возвращаю ему том надзорного дела, и прибавляет в бешенстве: — Внаглую сажали, внаглую расстреляли! И вы думаете, кто-нибудь, ну хоть кто-нибудь в нашей державе ответил за это?
Тут как раз время вспомнить и о Чикатило, обратиться к самому первому в череде его чудовищных преступлений, шахтинскому делу, ведь, в связи с этим преступлением тоже был расстрелян невиновный — Александр Кравченко. Именно с этого эпизода и начинает свою книгу Р. Лурье и довольно подробно о нем говорит — но я не убеждена, что всегда правильно объясняет. К тому же уравновешенный, лишенный динамизма рассказ как-то не вполне соответствует — ни данному сюжету с его погибельной, жгучей проблемой, ни характеру Иссы Костоева с его энергией и темпераментом. Кроме того, может быть, иные факты автору и неизвестны.
Итак, когда в Шахтах была убита Лена Закотнова, внимание властей остановилось на Александре Кравченко, который еще несовершеннолетний был осужден за убийство сверстницы, отсидел в колонии несколько лет, освободился условно, стал жить нормальной жизнью, работал на заводе, женился (скрыв от жены свое преступление). В связи с убийством девочки его арестовали, он не признавался, потом признался, потом отказался от признания, которое, как он объяснил, у него вырвали пыткой, тем не менее Ростовский областной суд приговорил его к расстрелу. Александр жаловался куда мог, дело не раз возвращалось на доследование, а тот же Ростовский суд снова вынес смертный приговор. Когда Александра расстреляли, ему было двадцать девять.