Судьи в ответ на этот вопрос промолчали.
Но помните, был свет в окне заброшенного дома и была женщина, которую встревожил разговор между незнакомцем и девочкой и которая на следующий день опознала эту девочку в погибшей, когда ту нашли в реке. А самого незнакомца эта женщина описала так точно, что по фотороботу, сделанному в соответствии с ее описанием, люди узнали Чикатило, и его дважды допрашивали! Милиция без труда определила, что дом, где, судя по всему, было совершено преступление, принадлежал Чикатило, который купил его тайно от семьи. Вот-вот должны были представить его на опознание свидетельнице, — помните се вопрос, почему ей не показывают убийцу, а ей ответили, надо, мол, будет, покажут — да потому и не показали, что ясно им было, увидев Кравченко, она заявит: это не тот. Доказательств вины Чикатило в шахтинском убийстве достаточно было бы и без его признания (кстати, когда он признался Костоеву в этом убийстве, никто и не думал его в нем подозревать — Кравченко был расстрелян, и считалось, что с делом покончено).
Как я понимаю, перед членами Верховного суда стоял выбор: отменить приговор по делу Кравченко — это значит поднять вопрос об ответственности за убийство невиновного, возникнет целая череда уголовных дел против работников милиции, прокуратуры и суда. Или сделать вид, что все в порядке, никаких нарушений не было и Кравченко правильно расстреляли. Не раз сходило с рук, решили, они, сойдет и сейчас. Как объяснили они самим себе свое решение? Надо думать, так же, как это делали юристы в смоленском или в свердловском деле — убеждали себя, что делают святое дело: защищают честь корпорации.
Но хороша корпорация, и хороши сами они, служители правосудия, если за ними по пятам тащатся мертвые, жалуясь и проклиная, плача и грозя Божьим судом.
У следственной группы, возглавляемой Костоевым, был невеселый день, когда они решали, как известить родителей Александра Кравченко. Письменное извещение в данном случае было невозможно, кому-то из них нужно было ехать, чтобы все рассказать самому. И ни у кого из них не было сил на такой разговор.
— Вот так, — говорил Костоев, — придем к старикам и скажем: несколько лет назад государство совершило преступление. Именем Российской республики убили вашего сына. А теперь вот мы пришли вас порадовать: ваш сын был невиновен, его убили ни за что. И, кстати, никакой помощи вам, потерявшим сына, не будет. Родители афганцев, к примеру, получают пенсии, квартиры, льготы, — а вам, вдвойне несчастным, не положено ничего. Так кто же из нас едет?