Даже из этой официальной справки нетрудно понять, как маялся бедный Батаев с этим пистолетом (ведь когда он «признавался», ои должен был сказать, куда дел пистолет). То он заявлял, что оставил его в Одессе, то говорил, что не помнит где, а то вдруг кричал (я думаю, это он кричал), что вообще отказывается говорить, где его спрятал (попробуем представить себя на месте этого человека!). А пистолет этот в руках убийцы уже работал вовсю.
Вот если бы сотрудники правоохранительных органов, вместо того чтобы терзать невиновных людей, искали бы этот пистолет!
И ведь не могли же они не понимать, все эти дознаватели, следователь и судьи, что, осуждая человека, против которого нет никаких улик, то есть заведомо невиновного, совершают грубое беззаконие — и открывают дорогу истинному убийце для новых преступлений. Ведь даже если смотреть с их — циничной — точки зрения, это значит — новые заботы, новая трудная работа, для них же самих. Но в том-то и дело, что, сбросив эти заботы, они надеются — когда произойдет новое преступление, эти заботы лягут на чьи-то другие плечи. А если они при этом сбросили в могилу невиновного парня — кому до этого дело?
Надо ли говорить, что Костоев и тут возбудил уголовное дело против тех, кто допустил беззаконие.
Надо ли говорить, что и тут никто не понес наказания.
Впрочем, в данном случае все обошлось: Верховный суд России отослал дело на доследование (но Батаева на свободу не выпустил), а пока оно шло (к чему бы пришло, можно не сомневаться), были найдены подлинные убийцы.
Расследование этого дела заняло у Костоева примерно месяц, после чего он вернулся в Ростов.
Дел, которые вел Костоев параллельно с делом Чикатило, было много, всех их не перечислишь, но об одном упомянуть необходимо, оно резко выделяется в ряду других своей общественной значимостью. Произошло это убийство в Пригородном районе Северной Осетии (том самом знаменитом, из-за которого два народа, веками живших рядом друг с другом, североосетинский и ингушский, стали врагами), где разыгралась впоследствии трагедия 1992‑го. Лет за десять до этого здесь, в селе Чермен, была убита семья Калаговых, муж, жена и трое детей. В воспаленной атмосфере национальной вражды североосетинские власти стали искать преступников среди ингушей — и нашли, разумеется. Была арестована некая женщина с репутацией побирушки и потаскушки), она немедля «призналась» и стала указывать как на своих соучастников на разных людей — они все как один были ингушами. Арестованные тоже все как один «признались», сведения об этих их «признаниях» были обнародованы и произвели в республике огромное впечатление, занялось пламя националистической истерии, средства массовой информации усиленно его раздували, все громче слышались крики: «Долой ингушей из республики!» — и, наконец, начались погромы. Трое суток шли насилия и убийства, только вмешательство армейских спецчастей прекратило бесчинства.