— Bonjour, professeur!
Большинство из них - пройдохи, «десперадос».
Во франкфуртской скромной пенсионерской комнате вдовы Бланкгаупт он вновь оказывается среди обломков детства. Цветастый диван, смертный одр отца, окруженный старыми фотографиями; мальчуган в бескозырке с надписью «S.M.S. litis»; семейный портрете красивой молодой мамой в шиншилловой шубе; сестры, что выстроились наподобие органных труб; отец в панаме, опирающийся на громоздкий сложенный зонт. - У окна стоит мамин стол для шитья с умышленной царапиной: перочинный нож с перламутровым покрытием он выменял аж за три стеклянных шарика. - А из платяного шкафа доносится слабый запах камфары, и череп вновь встречает издавна знакомой костяной улыбкой кузена Михеля. К приезду Ансельма мать два года берегла бутылку «либфрауэнмильх».
Рига - столица автономной республики, золотая осень. На Зюндерштрассе (ему нравилось название - «улица грешников») три комнаты, обставленные тяжелой черной мебелью, где они слышали, как за стеной ночи напролет хозяин монотонно читает еврейские молитвы - о бледной маленькой Двойре, изнасилованной и убитой в лесу на берегу Дюны. Первые крупные гонорары за предварительную публикацию придали Ансельму уверенности, а Татьяна была приглашена в русский театр на характерные женские роли: несколько месяцев спокойного комфорта в старом космополитичном торговом городе. Но как только широкая Дюна вынесла в море колотый лед, Ансельм уехал в Берлин. В 1930 году над Берлином сгустились тучи: в связи с мировым экономическим кризисом перед окошками касс выстроились очереди безработных. Кабинетные битвы уже больше не становились газетными сенсациями.
Татьяну он увидел еще лишь раз - на перроне вокзала «Фридрихштрассе», под завывающим восточным ветром. Она ехала в Париж. Со скорого поезда сошла чужая женщина. Стоянка - двадцать минут. В зале ожидания пахло угольным дымом, бульоном и одеколоном. Как быстро можно стать чужими!
Беспорядки на Кайзераллее. Он видел все своими глазами из окна «Кафе Йости». Штурмовики и «Рот-Фронт», внезапно объединившись против уже почти поверженной республики, брали приступом трамвайный вагон со штрейкбрехерами. Об этой коалиции, послужившей неким прообразом пакта Гитлера-Сталина, забыть нелегко: знакомые звуки шальмаев показались ему тогда фальшивыми[32].
В диком винограде напротив брандмауэра заливается черный дрозд - рассветный сигнал. Хватит на сегодня: распахни окно, накрой пишущую машинку. С холодной торжественностью наступает день, но он приближает нас еще на одни сутки к мировой войне. Маршевая музыка, гремящая с утра до вечера из репродукторов по всей Германии, не оставляет никаких сомнений.