Очевидно, Латремуй не колебался. Он с самого начала понял, кем был Жиль де Рэ; Краон, его дед, действовал без зазрения совести — и был пройдохой; Рэ, его внук, действовал не менее бессовестно, но как только речь заходила о хитрости, расчете, интригах, он быстро терял к этому интерес: такие проблемы были выше его разумения. Мы не знаем, какого мнения Латремуй был о Жиле, когда они только познакомились. Но в 1435 году интригана, уже попавшего в опалу, упрекают в том, что он злоупотребил доверчивостью маршала (у двух «друзей» были тогда совместные денежные дела).
Аббат Бурдо уточняет: тогда стало «ясно, что Латремуй злоупотреблял доверчивостью и безумной расточительностью своего кузена». Должно быть, Латремуй всегда принимал его за глупца: именно он доводит это ощущение до предела в поразительной форме. Упреки лишь забавляют его. Не колеблясь, Латремуй заявляет нечто невероятное: «Добром было бы, — уверяет Латремуй, — вдохновить его на дурные дела!»[6] Сегодня от таких слов захватывает дух, но как этот заурядный вельможа, этот пройдоха представлял себе противоположность глупости и доброты — злобы и разума? По всей видимости, о необузданной жестокости Рэ он узнал лишь гораздо позже.
Порочность Жиля была беспредельна. Однако он не смог бы даже вообразить всю расчетливость и недобросовестность Латремуя. Эта недобросовестность, эта расчетливость не вызывала у него отвращения. Но если бы никто не делал расчетов вместо него, сам он этим не занимался бы. Под покровительством Латремуя он занимает свое место в окружении Карла VII. В решающем и очень деликатном деле, при освобождении Орлеана, он несомненно играет первостепенную роль рядом с Жанной д'Арк, уступив, разве что, лишь самой Орлеанской Деве. Аббат Бурдо показал, что на «особый характер» этой роли раньше «не обращали внимания»: в 1445 году, вновь, «когда шел процесс, призванный восстановить доброе имя Жанны, и давал показания Дюнуа, в ту эпоху, когда никто не стал бы хвастаться близким знакомством с маршалом…, он изображает Жиля главой военных вождей, руководивших освобождением».[7] Однако роль военачальника сводилась тогда к личному авторитету грансеньора и стойкости воина. Пользуясь советами Лажюмельера, Жиль безусловно был способен держать речь на советах перед битвами. Но что самое важное, в битвах он способен вести своих людей вперед и наносить решающие удары.
Латремуй выдвинул его на ключевые позиции. Но за собой он оставил то, что относилось к расчетам, к политике. Если бы молодой барон Рэ умел интриговать, Латремуй не позволил бы ему стать маршалом.