— Но ты же перед тем выиграл эти деньги, — заметил Дашков, — следовательно, проиграл.
— Возможно, — покачал головой Войцех, — мне надо это обдумать. Впрочем, то, что я чувствовал во время игры… Уж всяко пятисот рублей стоило.
Он улыбнулся, и, круто развернувшись, направился в соседнюю залу, засвидетельствовать свое почтение князю Гагарину.
* * *
К концу мая Санкт-Петербург почти опустел. Двор переместился в Петергоф, те, кто не последовал за Государем в силу служебных обязанностей, разъехались по имениям и поместьям. Войцех, вот уже три недели как исполнявший свое обещание подумать, сам себя отлучил от зеленого сукна, и, закрыв сезон последним посещением оперы, отправился в Мединтильтас.
Отца он застал с головой ушедшим в дела. Наступил последний срок эдикта об отмене личной зависимости крестьян, и Ян Казимир проводил дни, подписывая соглашения с богатыми арендаторами, определяя цензиву для бедняков, совещаясь с сельскими старостами и давая советы окрестным помещикам. Войцех, по мере сил, принимал участие в отцовских занятиях.
— У цепи, сковывающей господина и раба — два конца, — говорил Ян Казимир, — и не свободен тот, кто ограничил свободу другого.
Войцех накрепко запомнил отцовские слова. Мединтильтас теперь принадлежал Прусскому Королевству и жил по его законам. Но слухи о чудовищных злоупотреблениях, творящихся в поместьях Российской Империи, разговоры с друзьями о бедственном положении крепостных, не многим отличавшимся от рабского, падали на благодатную почву душевного благородства и бескорыстного человеколюбия, взращивая в душе юноши пламенную страсть к свободе.
* * *
Молодость брала свое, и юный граф частенько сбегал из стен замка, чтобы предаться невинным сельским наслаждениям — охоте, купанию в небольшой речушке, протекавшей неподалеку, прогулкам с томиком стихов в руках по живописным окрестностям Мединтильтаса. Он освежил свои познания в народном языке и по вечерам нередко посещал ближайшие хутора, где старики, под пение девичьих прялок, рассказывали предания седой древности, все еще почитавшиеся здесь не менее новой веры. Не раз доводилось ему ночевать в стогу или лесном шалаше — хорошенькие крестьянки оценили его ласковый нрав и приятную наружность не меньше, чем светские дамы.
И все же, игра не шла у него из головы. Влияние отца, с его строгим научным подходом к жизненным явлениям, и пылкое вольнодумство друзей уже к семнадцати годам сделали из Войцеха отъявленного материалиста. Не то, чтобы неверие его было таким уж воинственным, но он вполне мог повторить вслед за Лапласом, что не нуждается в гипотезе бога, размышляя о природе вещей. Поэтому он сделал то, что никому из его друзей, полушепотом пересказывавших легенды о баловнях судьбы, владеющих тайной «верных карт», не пришло бы в голову. Чуть не обломал зубы о гранит науки, разбираясь в трактатах Гюйгенса и Бернулли, и пришел к простому выводу, что только ограниченность денежных средств игроков мешает торжеству «закона больших чисел»