— Трудно, — ухмыльнулся Войцех, — очень. Но чего не сделаешь ради друга.
* * *
Домик и вправду был прелестный, хоть и слегка обветшавший. Войцех с трудом отыскал коновязь в темном дворике, обсаженном со стороны улочки старыми липами — задерживаться долго он был не намерен и на извозчиков полагаться не решился.
В тесноватой зале, освещенной вполовину горевшей люстрой, собралось небольшое, но пестрое общество. Князь учтиво встретил юного графа, представил его нескольким сановным гостям и вернулся к зеленому столу, где игра шла под стать этому дому — с приличием дозволенного обществом порока. Войцех поставил сто рублей, проиграл, к своему облегчению, и, сочтя долг перед хозяином исполненным, приналег на дурное шампанское, разглядывая гостей.
Хозяйку, сидевшую в уголке возле печи, он приметил не сразу. Она была красива, хотя и не во вкусе Шемета. Высокая грудь, подчеркнутая скрещенной на лифе голубого атласного платья кружевной косынкой, белокурые волосы, уложенные по-девичьи, большие полупрозрачные голубые глаза, прелестный маленький рот. На ее хорошеньком личике словно застыло выражение легкого удивления и стыдливого смущения. Прасковье Федоровне было никак не больше семнадцати лет, и ее юная свежесть показалась Шемету особенно неприличной в этой заполненной увлеченными игрой мужчинами зале.
Ее присутствие украшало прием, как если бы Вирский выставлял напоказ недавно купленную редкую китайскую вазу. Пожалуй, от самых скабрезных шуток и анекдотов собравшихся оно удерживало. Но скользящие по ней оценивающие взгляды казались Войцеху отвратительнее самых гнусных оскорблений, высказанных вслух. Сочувствия он к Прасковье Федоровне, впрочем, не испытывал. Лишь легкую жалость с оттенком брезгливости. Он пожалел, что пришел, но, верный данному слову, решил остаться, хотя бы до трех часов пополуночи.
— Скучаете, граф? — к Войцеху подошел Михаил Чигринский, молодой дипломат, недавно вернувшийся из Венеции.
— Изучаю нравы, — улыбнулся Шемет, пожимая протянутую руку как спасительную соломинку, — точнее, их упадок.
— Помилуйте, граф! — с деланым удивлением отозвался Чигринский. — Слухами о ваших успехах у дам земля полнится. Вам ли осуждать современный разврат?
— Разврат — это связь с женщиной, которая тебя не хочет, — ответил Шемет. Шампанское ударило ему в голову, вызвав прилив неожиданной откровенности.
— Насилие недостойно благородного человека, — кивнул Чигринский, — но, кажется, тут все по взаимному уговору. Я слыхал, князь увез ее из родительского дома с полного согласия отца, мелкого чиновника почтовой канцелярии.