— Я домой собирался, — поделился планами Войцех, — брату уж скоро год, а я его так и не видел. Но если нужен буду в другом месте, пан Тадеуш может на меня рассчитывать. Приеду по первому зову.
* * *
Через три дня после визита к Костюшко состоялся суд над дезертиром. Мельчинский привез из Фонтенбло не только Глебова. Сам полковник Ридигер явился свидетельствовать против предателя, предъявив суду подписанную испанцами реляцию. Но Войцеха, искренне обрадовавшегося свиданию с бывшим командиром, словно холодной водой окатило.
— С врагами отечества дружбу водите, господин поручик, — сквозь зубы процедил полковник, — песни крамольные распеваете. Стыдитесь.
— У моего отечества и друзья найдутся, — ледяным тоном ответил Войцех, — и я пока не уверен, кто ему враг. Прощайте, господин полковник, служить под вашей командой было честью.
Шемет, все же, провел вечер с Глебовым в маленьком кафе, обмениваясь новостями и воспоминаниями. Молодые люди избегали говорить о политике, и время пролетело незаметно, но к обоюдному удовольствию.
Казака повесили на рассвете через три дня после суда. Смотреть на казнь Шемет не пошел. Ненависть, всколыхнувшаяся опаляющей волной при встрече с врагом, не ушла и после его смерти, но тихо осела в глубине памяти.
* * *
С друзьями Войцех простился еще днем, договорившись списаться после того, как фрайкор вернется в Германию. Почта теперь работала исправно, и потерять друг друга им не грозило. В Пасси он отправился к вечеру, уже уложив вещи для дальней дороги, грозившей затянуться на долгий срок, ехать он намеревался верхом. Йорик, словно догадываясь, что ему предстоит, поглядел на хозяина с укоризной, но сморщенное зимнее яблоко сжевал.
* * *
Первое, что бросилось Войцеху в глаза в маленькой гостиной Линуси, — отрывной календарь на стене. Начинался он с завтрашнего дня, и на первом листе одинокий всадник въезжал в длинную аллею меж склонившихся над ней деревьев, теряющуюся в бескрайней дали. Черно-белые рисунки пером, печальные, но прекрасные, были на каждой страничке, но когда он попытался заглянуть в конец, Линуся накрыла его руку своей.
— Не подглядывай, — улыбнулась она, — вернешься — увидишь.
Войцех поцеловал маленькую ладошку, обнаружив на ней свежие следы алой и зеленой краски. Теперь ему стало ясно, что Линуся торопливо и смущенно прятала в рабочий сундучок при его приходе.
— Хочешь, я тебе в письмах рисунки посылать буду? — опустив глаза, спросила Линуся. — Они, конечно…
— Они прекрасны, — не дал ей договорить Войцех, — и, поверь, я бы сказал то же самое, если бы не знал художницу. Я тобой горжусь, и мне жаль, что не могу сделать для тебя того же. Разве что на барабане сыграть, говорят, у меня это неплохо выходит.