— Непременно, — кивнул Войцех, — спасибо за приглашение, герр Глатц.
* * *
С утра Войцех корпел в комиссии над горой документов, составляя докладную записку для Гумбольдта, день просидел в библиотеке консерватории, безуспешно пытаясь отыскать труды об африканской музыке, и к вечеру сообразил, что билет в Бургтеатер, придворную оперу, купить опоздал. Пришлось проситься в ложу к княгине Радзивилл, что само по себе было не так уж плохо, но делало его легкой добычей для Доротеи. Уве Глатц тоже не внушал ему особого доверия, проскользнувшие в разговоре с Мари-Огюстиной намеки на ожидающее Шемета будущее каким-то образом связывались в мыслях с таинственным незнакомцем в павлиньей маске. Да и неожиданное появление тенора в Мёдлинге теперь казалось Войцеху странным и не случайным.
Но при взгляде на афишу все разъяснилось. В Бургтеатре давали «Негра» Антонио Сальери, и Уве Глатц исполнял в зингшпиле партию лорда Фолькленда. Простодушный сюжет оперы вполне искупали экзотические костюмы артистов, а Уве в роли переодетого негром британского лорда весьма потешно смотрелся в черном парике и ваксе. Но пел он превыше всяких похвал, да и актерская игра не вызывала нареканий. Так что его интерес к африканской музыке показался Войцеху вполне уместным, и он выбросил из головы дурные мысли.
* * *
Наслаждаться музыкой Войцеху довелось ровно до первого антракта. Радзивиллы отправились наносить визиты в ложи сановным друзьям, а Шемет совершил роковую ошибку, замешкавшись с походом в буфет. Графиня Перигор впорхнула в приоткрытую дверь, и он едва успел задернуть занавески, когда ее обнаженные руки обвились вокруг его шеи.
Все это походило на сон. Сладкое наваждение, ночной кошмар. И, самое ужасное было в том, что ему это нравилось. Ни цветущая красота Доротеи, ни ее умелая страсть не трогали его глубоко. Но риск, сопровождающий свидания, холодок опасности, пробегающий по спине, привкус веселого страха на вмиг пересыхающих от волнения губах заставляли кровь бежать быстрее и пьянили почти как зов боевой трубы. Шемет, провожая гостью из ложи, вынужден был с горечью признать, что задержался он вовсе не по ошибке. Он ждал эту женщину, и опасность, которую она приносила с собой, влекла его в темную бездну вины.
Гримерная Глатца напоминала одновременно Сан-Суси и Версаль. Строгие линии ампира тенор явно презирал, предпочитая фривольную изысканность и витиеватую резьбу рококо. Подсвечники обнимали игривые наяды и тритоны, сплетающиеся в самозабвенной страсти, рама большого зеркала сверкала позолотой, обитые узорчатым шелком стены и замысловатая лепнина потолка бросали вызов помпезной и горделивой наполеоновской моде.