— О чем эта песня? — переводя дыхание спросил Войцех, когда голос Уве умолк.
— О любви, — рассмеялся Глатц, — о герое, вырвавшем свою возлюбленную из лап тролля.
Он убрал флейту в футляр и тихо добавил:
— И о разбитой навек золотой арфе.
* * *
Героем Вены в эти февральские дни был, без сомнения Веллингтон. На званый ужин, устроенный в честь прибытия герцога Талейраном, Войцех не попал, во дворец Кауница, где расположилась французская делегация, были приглашены лишь самые заметные на Конгрессе лица. Но уже на следующий день, на балу у князя Меттерниха, Шемет впервые воочию увидел британского полководца, выдворившего французов из Испании. Офицеры прозвали своего главнокомандующего «Красавчиком», и герцог вполне оправдывал это прозвище, в особенности хорош был шитый золотом красный мундир с сияющим бриллиантами орденом Подвязки. Солдаты портновское искусство оценить не могли и называли фельдмаршала «Носатым», и с этим тоже сложно было не согласиться.
Более пяти лет британская армия, при поддержке герильяс, сковывала в Испании превосходящие отборные силы французов под командованием Никола Сульта — лучшего из лучших наполеоновских маршалов, одного из немногих, кто чего-то стоил на поле брани без личного надзора Бонапарта. Веллингтон, не проигравший в своей жизни ни одной битвы, образец стойкости, радетель воинской чести, без сожаления вешающий как чужих, так и своих мародеров, стал кумиром молодых офицеров не только в своей стране, и Войцех, впервые со дня взятия Парижа, пожалел о том, что война закончена, и ему не доведется сразиться под командованием прославленного полководца.
С прибытием замены лорд Каслри удесятерил свои усилия в борьбе с работорговлей. Благородное начинание диктовала ему не только гражданская совесть, но и вполне прагматичное желание по возвращении на родину предстать перед Парламентом с неоспоримыми успехами на дипломатическом поприще. То, чего не сумели достичь пламенные речи и живые примеры, было, как обычно, куплено на британское золото. Португалия удовлетворилась скромной суммой в триста тысяч фунтов стерлингов. Испания, требовавшая возвращения Луизианы, по мнению мадридского правительства проданной Францией незаконно, сторговалась на четырехсот. Талейран проявил удивительное бескорыстие, отказавшись и от денег, и от острова Тринидад, предложенного ему в качестве компенсации за потери от «торговли». Но, заручившись обещанием восстановить в Неаполе династию Бурбонов, изгнав оттуда Мюрата, согласился поставить свою подпись под декларацией.
Сделано, по сути, было не так уж много. Страны-участницы осудили рабство и работорговлю, британскому правительству было дано разрешение на досмотр подозрительных судов, но всем было ясно, что на воплощение этих мер в жизнь потребуется не одно десятилетие. Предложение лорда Каслри о наложении эмбарго на колониальные товары стран, упрямствующих в «безнравственной, сатанинской деятельности», не поддержал никто. Но начало было положено, и Шемет по праву мог гордиться вкладом, внесенным в работу комиссии.