Он замолчал, не желая еще больше пугать случайного товарища. Мак-Грегор, так кстати оказавшийся в поле, вернул его из темных глубин безумия, из-за алой черты, которую Войцеху до сих пор переходить не доводилось.
«Мне нравится убивать, Исаак, — горько подумал он, — теперь нравится. Войдем в Париж, и я больше никогда не возьму в руки оружия. До самой смерти. Клянусь».
Войцех отыскал в сумке флягу с водой, кое-как оттер лицо смоченным подолом рубахи, прополоскал рот, сплюнул. Железный привкус все еще стоял во рту.
— Да ты, никак, ранен, парень, — заметил Мак-Грегор, разглядывая грязный платок, стягивавший рукав доломана выше локтя, — и кровь сочится. Сам перевязывал?
— Сам, — кивнул Войцех, — что, заметно?
— Слепой углядит, — ухмыльнулся сержант, — дай-ка я, приятель. Не то кровью изойдешь, а нам еще своих искать. Ты не знаешь, где мы?
— Понятия не имею, — покачал головой Войцех, — на север ехать надо, не заблудимся. Вот далеко ли, этого я не знаю. Ты-то как здесь, сержант? Ваши все там остались, на поле, мертвецов хоронят.
— Меня француз по голове прикладом приложил, когда мы ворота Угомона закрывали, — вздохнул Мак-Грегор, — ребята там остались, а меня наружу вынесло. Ну, и потащили меня, видать, на допрос. А допросить не успели, я без чувств валялся, в обозе. Очухался я, когда телега покатила куда-то. Французский-то я знаю плохо, не сразу сообразил, что они драпают. А про меня забыли, как пить дать. Ну, я с телеги тихонечко скатился и пополз. Руки-то мне связали, ноги тоже. Уже в поле нашел мертвого драгуна французского, его саблей веревки перепилил. Голова, к чертям собачьим, все еще раскалывается. Но жить буду.
— Будешь, — усмехнулся Войцех, — дожевывай сухарь и поехали отсюда. Йорик и двоих вывезет, если шагом.
Он вгляделся в открытое лицо с пронзительными голубыми глазами под копной темных рыжеватых волос и тихо добавил.
— Спасибо тебе, сержант.
Далеко они не уехали. Через час Мак-Грегор чуть не соскользнул с конского крупа, снова лишившись чувств. Войцех еле успел остановить Йорика, стащил сержанта на землю. Под расстегнутой красной курткой обнаружилась уже начинавшая чернеть рана от мушкетной пули. О ней Мак-Грегор, описывая свои заключения, даже не заикнулся. Чертыхаясь и скрипя зубами, Шемет промыл рану коньяком, перевязал снятой с себя разорванной рубахой, укрыл плащом. Мак-Грегор очнулся, снова хлебнул коньяку и, тихо посапывая, уснул. Будить его Войцех не стал, в надежде, что утром они доберутся до своих вернее, и прилег рядом, глядя в бездонное черное небо, усыпанное крупными звездами.