— Ох ты, мой Горемыка! Ох ты, сиротинка моя!..
Иногда Симукас плетет венок из куриной слепоты или из васильков и надевает его барашку на рожки. Горемыка, не понимая, что с ним делают, стоит терпеливо, глядя на Симукаса добрыми глазами. Однако со временем Горемыка изловчился сбрасывать свой венок и тут же съедать это украшение.
Когда Симукас ложится где-нибудь на лугу, чтобы вздремнуть, Горемыка подходит к нему и пытается облизать его лицо.
Прохожие, заслышав пение Симукаса, останавливаются и спрашивают:
— Чей это скот? Как эта деревня называется, паренек?
Я Симас Андриан,
Всех коров капитан!.. Тра-ля-ля-ля!
И Симукас убегает, продолжая петь. Его голос уже звенит далеко-далеко, у самого леса:
— Ау, Юргис, Юргис, дай табачку!
И кто-то отзывается из чащи. Может быть, это спокойный большой вечер или сам лес, а может, другой такой же Симукас:
«Юргис, Юргис, дай табачку!»
Вначале Симукасу кажется, что это кто-нибудь из барских пастухов вздумал посмеяться над ним. Он кричит еще громче:
— Я не с тобой говорю. Замолчи!
«Я не с тобой… Молчи!» — долетает ответ.
Симукас понимает, что это эхо повторяет его слова, но ему все-таки неясно, каким образом может вернуться к нему его голос. Нет, эхо, должно быть, и есть тот насмешливый, большой, обросший мхом, корявый, как вывороченное с корнями дерево, старик.
— Ку-ка-реку! — кричит Симукас.
«Ку-ка-реку!» — отвечает эхо.
Симукас почти сердится на эхо и кричит, надрывая голос. Но он не может обуздать этого болтуна — тот все свое. Лучше уж самому замолчать.
…Симукас был такой живой, веселый. Встречаясь с ним на меже, мы разговаривали обо всем. Он был старше меня на полгода. Состязаться с ним в быстроте и ловкости было трудно. Когда в полдень коровы ложились в тень, мы с Симукасом поднимались на холм собирать землянику. Симукас любил говорить обо всем и обо всем расспрашивать. Услышит он, бывало, где-нибудь за лесом шум, припадет к земле, приложит ухо и говорит:
— Ероплан летит.
Тогда мы взбираемся на верхушку какого-нибудь дерева и ждем. Долго ждать не приходится: действительно, далеко, у горизонта, на небе появляются черные точки, сперва одна, потом две, три…
— Много. Десять. Нет, сто! Будет война! — говорит Симукас и лезет еще выше.
Мы думаем, что, взобравшись на верхушку самого высокого дерева, сможем рукой достать самолет. И вдруг мы слышим — наши «еропланы»: карр-карр!..
— Вороны! — говорю я Симукасу.
Оба мы, удрученные, слезаем с дерева. Симукас, почесывая ногу, говорит:
— Вот было бы у нас железо и корыто, можно бы сделать ероплан. Ты бы куда полетел?