– Это хорошо, – Камышин никуда не спешил. Говоря о том, что у него куча дел, он явно не торопился выполнять их своими руками. Для этого наверняка была припасена пара чемоданов денег. – У меня таких людей немного. Вот Федор, например. Ему я доверяю даже больше, чем собственному сыну.
– Почему? – спросил я, когда понял, что театральная пауза затянулась из-за повисшего в воздухе вопроса.
– Обратите внимание на ту стену, что по правую сторону.
Я внимательно изучил разделенную двумя деревянными выступами стену. Два больших полотна по краям, странная пустота посередине. Легкое несовпадение цветов. Как крашеная деталь на автомобиле. В нижней части стены, как и почти везде в этом помещении, стояли два шкафа, заполненных книгами.
– Неудачный ремонт?
– Однажды я вернулся сюда, а мой сын решил, что в зале неплохо бы сделать камин. Чтобы посидеть с комфортом, как он сказал. Разве здесь холодно? – чуть громче добавил Лев Григорьевич, тряхнув рукой, в которой он держал полупустую чашку чая.
– Ничуть, – отозвался я, поежившись.
– Он сделал это без моего ведома. И дело не в том, что все было выполнено без разрешения. А в том, что это было небезопасно. Глупо. Самонадеянно. Представьте – огонь и книги? Здесь, в этом доме!
– Согласен, неуместно, – прокомментировал я необычную историю.
– Он потерял мое доверие. Но все же он мой сын, – смягчился Камышин. – Хотя мне, конечно, следовало бы выкинуть его из кресла, которое он сейчас занимает. Страшно подумать, какие законы он может придумать.
Я приподнял брови, но тут же решил воспринимать все сказанное этим человеком максимально нейтрально. Мне уже не раз доводилось слышать о том, что все хорошие места заняты по блату, поэтому новость меня не удивила. Удивило отношение.
– А он обиделся и сказал, что ноги его в этом месте больше не будет, – снова посмурнел Лев Григорьевич. – Ублюдок.
Теперь уже я начинал чувствовать себя неуютно. Затронутые темы и сознательное игнорирование важных аспектов нашей встречи напомнили мне о том, что здесь я оказался практически случайно. Но узнаю совершенно неподобающие вещи.
– А что ваши родители? – с неожиданной заботой спросил он меня.
– Их уже нет.
– Какая жалость, – совершенно искренне прозвучал ответ. – Простите, что я так, по-стариковски бурчу и отнимаю наше время. Пора бы уже переходить к делам. Я всего лишь дожидался Егора, но, кажется, его ранение слишком серьезное.
Он вздохнул и я на считанные секунды проникся к этому человеку. Перестав быть владельцем огромного дома, он мгновенно превратился в обычного старика, разочарованного собственным сыном. Доживающего свои годы в большом пустом доме. Человека, которому я мог бы намекнуть о ситуации, рассказать что-то важное. Похоже, что мои мысли не ускользнули от взора Льва Григорьевича.