В данном томе впервые сведены воедино все известные сейчас археологические материалы, служащие одним из источников, необходимых для написания обобщающей монографии.
Следует подчеркнуть, что источник этот представляет собой для кочевниковедения громадное значение. Письменные сведения, несмотря на большое число средневековых авторов, путешественников, хронистов, ученых и политиков, писавших о кочевниках, весьма отрывочны, а нередко фантастичны и противоречивы. Собственных хроник или каких-либо записей ни у одного степного народа не сохранилось. Исключение составляют знаменитые сибирские эпитафии, написанные на тюркском языке орхонскими рунами. Однако они отличаются лапидарностью и в отрыве от других источников не играют заметной роли в восстановлении политической истории той эпохи.
Можно уверенно говорить о том, что без археологических исследований полная история степных народов не может быть написана. Именно поэтому и была начата эта работа по объединению и осмыслению всей громадной массы археологических материалов и источников, имеющих отношение к этим народам.
Самым существенным итогом проведенного комплексного рассмотрения материалов является, несомненно, вывод об общности культур средневековых обитателей степей. Общность прослеживается как в экономике и быту, так и в воззрениях и эстетических вкусах степных народов.
Повсеместно в степях господствовала кочевая или полукочевая экономика. В тех случаях, когда тот или иной народ в силу различных обстоятельств переставал кочевать, сохранялось отгонное скотоводство, при котором часть населения летом продолжала, передвигаясь по степи, вести кочевой образ жизни. Кроме того, все степняки, и кочевые, и оседлые, продолжали оставаться всадниками в быту, на войне, при жизни и после смерти.
Все это находит яркое подтверждение в археологических материалах. Отсутствие остатков поселений и постоянных могильников в одних археологических культурах свидетельствует о круглогодичном кочевании населения. У оседающих кочевников на зимовищах господствующей формой жилища оставались привычные юрты, следы которых неоднократно находили в степях (как в европейских, так и в сибирских). Если при оседании заимствовалась и осваивалась иная форма жилого сооружения (полуземлянка или глинобитный наземный домик), то, как правило, неизменным оставался очаг — открытый, иногда обложенный камнем, расположенный в центре помещения, т. е. так, как в юрте. Всадники — пастухи, охотники и воины — неоднократно изображались как в прикладном искусстве (накладки на седла и сбрую, амулеты и пр.), так и в графических рисунках на скалах, стенах, костяных поделках. Очень отчетливо выступает «всадничество» в погребальном обряде: за редкими исключениями все степные культуры характеризуются погребениями с конями, с их чучелами или же с конской сбруей (удилами, остатками седел, стременами и пр.). Богатые погребения обычно сопровождаются типичным для степных воинов набором оружия и поясами, украшенными бляхами из разных металлов: бронзы, серебра, золота. Необычайно выразительно противопоставляется степное вооружение оружию воинов земледельческих стран в русской летописи в отрывке, повествующем о заключении мира между печенежским ханом и русским воеводой Претичем в 968 г.: «И подаста руку межю собою, и въдасть печенежьский князь Прътичю: конь, саблю, стрелы. Он же дасть ему бронъ, щитъ, мечь» [ПВЛ, 1950, с. 48]. И действительно, сабли, остатки колчанов со стрелами, тяжелые луки с костяными накладками, остатки конской сбруи, скелеты и кости коней — все это характернейшие черты погребального обряда и инвентаря мужских (а иногда и женских) погребений степняков.