Айюла надувает губки.
— Думаю, она меня стыдится.
На губах у Тейда расцветает добрая улыбка.
— Конечно же нет! Кто стыдился бы такой сестры? Простите, я не расслышал ваше имя.
— Айюла. — Она протягивает ему руку, как королева — подданному.
Он берет ее руку и осторожно пожимает.
— А я Тейд.
Мне сложно назвать точное время, когда я поняла, что Айюла красавица, а я… нет. Зато я знаю, что о своем несовершенстве мне стало известно задолго до этого.
В средней школе порой царит жестокость. Мальчишки составляют списки девчонок с фигурами-восьмерками — как бутылка кока-колы, и с фигурами-единицами — как палка. Они рисуют девчонок, шаржируя их достоинства и недостатки, и пришпиливают рисунки на информационный стенд — вешают всем на обозрение, по крайней мере, до тех пор, пока учителя не сорвут. От срывания на кнопках остаются клочки бумаги, словно в насмешку.
Меня рисовали с губами, как у гориллы, и с глазами, перекашивавшими все лицо. Я твердила себе, что мальчишки — безмозглые сопляки. Поэтому неважно, что я им не нравлюсь; неважно, что некоторые таки пристают, уверенные, что в отсутствие внимания я с радостью соглашусь на все. Я сторонилась их всех. Я смеялась над девчонками, сохнувшими по парням, осуждала их за поцелуи и при любой возможности выказывала им свое презрение. Я была выше этого.
Ну кому я лапшу на уши вешала?
За два года я закалилась и была готова защищать сестру. Я твердо верила, что ее ждет такое же отношение, что меня, а то и хуже. Что после каждого учебного дня Айюла будет прибегать ко мне в слезах, а я — обнимать ее и успокаивать. Что мы будем против всех.
По слухам, в первый же день Айюлу позвал на свидание шестнадцатилетний старшеклассник. Такого прежде не случалось. Старшеклассники не интересуются девчонками помладше, а если уж вдруг интересуются, то почти всегда втайне. Айюла сказала «нет», но к чему идет, я поняла. Четко и ясно.
— Я только хотела пойти с тобой на ланч.
— Нет, ты хотела увидеть, где я работаю.
— Что тут плохого, Кореде?! — восклицает мама. — Ты уже год в той больнице работаешь, а твоя сестра в глаза ее не видела! — Это ужасает маму, как и прочая несправедливость, выпадающая на долю Айюлы.
Домработница приносит с кухни суп и ставит на стол. Айюла тотчас наклоняется вперед и наполняет свою тарелку. Не успеваем мы с мамой налить себе, а Айюла уже развернула амалу[12] и макнула ее в суп.
За прямоугольным столом мы сидим на обычных местах — мы с мамой слева, Айюла справа. Во главе стола раньше тоже стоял стул, но я спалила его на костре за нашими воротами. Мы не говорим об этом. Мы не говорим о нем.