— Твоя сестренка просто хочет быть рядом с тобой. Ты ее лучшая подруга.
Мама… Она подходит и тоже останавливается перед картиной. Мама до сих пор считает Айюлу ребенком, а не женщиной, которой редко говорят «нет».
— Что плохого в том, если время от времени она станет заглядывать к тебе на работу?
— Мам, у нас больница, а не прогулочный дворик.
— Это мы слышали. Ты слишком часто рассматриваешь эту картину, — сетует она, меняя тему. Я перевожу взгляд на пианино.
Пианино нам тоже следовало продать. Я веду пальцем по крышке — в пыли остается дорожка. Мама со вздохом уходит прочь. Она знает: я не успокоюсь, пока на пианино не останется ни пылинки. Я направляюсь в чулан за салфетками и тряпками. Стереть бы ими все воспоминания!
— Ты не говорила, что у тебя есть сестра.
— Угу.
— Просто я знаю, в какой школе ты училась. И имя твоего первого бойфренда. Знаю даже, что ты любишь попкорн с сиропом…
— Обязательно его попробуй.
— …а что у тебя есть сестра, не знал.
— Теперь знаешь.
Я отворачиваюсь от Тейда и убираю иглы в металлический лоток. Вообще-то Тейд может и сам их убрать, но мне нравится облегчать ему работу. Он сгорбился за столом и что-то пишет на листочке. Как быстро он ни писал бы, буквы у него достаточно крупные, все петли и соединения на месте. Ручка перестает скрипеть, Тейд откашливается.
— Она с кем-нибудь встречается?
Я представляю, как Феми, спящего на дне лагуны, объедают рыбы.
— У нее перерыв.
— Перерыв?
— Да. Она решила пока ни с кем не встречаться.
— Почему?
— Ее романы, как правило, плохо заканчиваются.
— Ох, парни бывают полными идиотами! — Странно слышать такое от парня, но Тейд всегда отличался чувствительностью. — Если ты дашь мне ее телефон, думаешь, она не будет против?
Теперь я представляю, как Тейд опускается на дно лагуны к Феми, а мимо плывут рыбы.
Я осторожно кладу шприц в кювету, чтобы невзначай не уколоться.
— Я спрошу у нее, — обещаю я, хотя ни о чем спрашивать Айюлу не намерена. Если они не увидятся, Айюла растает на задворках его сознания, как дымка летним утром.
— Так у вас с ней общие родители?
— Я же сказала: она моя сестра.
— Родная сестра? Полнородная? — в замешательстве уточняет Йинка.
Йинка начинает меня бесить. Печальнее всего то, что она не задает каких-то оскорбительных или каверзных вопросов. Айюла невысокая (рост — ее единственный изъян, если это изъяном считается), а я — почти шесть футов; тон Айюлиной кожи можно описать как лакомый микс густых сливок и карамели, тон моей — как неочищенный бразильский орех; ее тело — сплошь плавные изгибы, мое — острые углы.