— Если тебе он нужен, так и скажи. — Айюла замолкает, приглашая меня застолбить свои права на Тейда. — Тем более он не слишком отличается от других.
— О чем ты?
Тейд отличается. Он добрый и очень чувствительный. Он детям поет.
— Не так уж он глубок! Ему только смазливое личико подавай. Как и всем остальным.
— Ты его не знаешь! — Мой голос звучит с бóльшим надрывом, чем я ожидала. — Тейд добрый, чувствительный, а еще он…
— Хочешь, докажу, что я права?
— Я только хочу, чтобы ты перестала с ним общаться.
— Ну, так, как хочешь, получается не всегда. — Айюла снова поворачивается к столу и берется за эскиз. Мне бы уйти, но вместо этого я методично собираю и складываю ее одежду, пытаясь справиться со злостью и жалостью к себе.
Рука дрожит. Макияж нужно накладывать твердой рукой, но у меня нет опыта. Мне всегда казалось, что маскировать мои несовершенства бессмысленно. Толку примерно столько же, как если брызгать освежителем воздуха после посещения туалета — пахнуть будет не свежестью, а надушенным дерьмом.
Рядом на ноутбуке запущен ютьюб, и я, глядя в трюмо, стараюсь повторять за девушкой из ролика. Одни и те же действия у нас получаются по-разному, но я не сдаюсь. Я беру тушь и щеточкой расчесываю ресницы. Ресницы слипаются. Я пытаюсь разделить их и в итоге пачкаю пальцы. Когда моргаю, на тональнике, который я нанесла вокруг глаз, остаются черные следы. Тон я накладывала довольно долго, смывать жалко, поэтому я просто добавляю еще один слой.
Я смотрю в зеркало, оценивая результат своей работы. Выгляжу я иначе. Хуже или лучше — не знаю. Но иначе.
На туалетном столике приготовлено то, что я сложу в сумку. Две пачки носовых платков, одна трехсотмиллилитровая бутылка воды, одна пачка влажных салфеток, один тюбик крема для рук, один тюбик бальзама для губ, один кошелек, один телефон, один тампон, один свисток от насильников — в общем, обычные женские предметы первой необходимости. Я наполняю сумку, вешаю ее на плечо и выхожу из комнаты, тихонько прикрывая за собой дверь. Мама и сестра еще спят, но слышно, как на кухне суетится домработница. Я спускаюсь к ней и получаю привычный стакан апельсиново-лаймово-ананасно-имбирного сока. Ничто не бодрит по утрам лучше фруктового сока.
Ровно в пять я выхожу из дома и пробиваюсь через первые утренние пробки. В половине шестого я в больнице. В этот час тишина такая, что хочется говорить шепотом. Я бросаю сумку за стол регистратора и беру с полки журнал происшествий, чтобы посмотреть, не случилось ли за ночь чего-то примечательного. За спиной скрипит дверь, и к столу подходит Чичи.