Я поворачиваюсь к Айюле.
— На работу я поеду на твоей машине.
Она в ответ хмурится.
— А если мне понадобится поехать куда-нибудь днем?
— «Убер» вызовешь.
— Кореде, может, мою машину возьмешь? — осторожно предлагает мама.
— На механику садиться не хочется. Я на Айюлиной поеду. — Я возвращаюсь в дом и поднимаюсь к себе в комнату, не дав им шанса ответить. Ладони у меня холодные, и я тру их о джинсы.
Машину я выдраила до блеска и треска. Кровь полицейские найдут, только если у них во время обыска начнется кровотечение. В дверь стучат, ко мне в комнату заходит Айюла. Я не обращаю на нее внимания — беру метлу и подметаю пол.
— Злишься на меня?
— Нет.
— А изображаешь злость здорово. Я чуть тебе не поверила.
— Просто не хочу остаться безлошадной.
— Это я виновата.
— Нет, виноват Феми. Это он перепачкал мне багажник кровью.
Айюла вздыхает и усаживается на кровать, игнорируя мою неприветливость.
— Слушай, не одной тебе плохо. Ты ведешь себя так, будто осталась с проблемой наедине, но я тоже переживаю.
— Неужели? Разве не ты на днях пела I Believe I Can Fly?
— Просто песня хорошая, — пожимает плечами Айюла.
Только бы не закричать! С каждым днем Айюла все больше напоминает мне его. Он мог совершить гадость, а через секунду изображать образцового гражданина как ни в чем не бывало. Это что, через гены передается? Но ведь его гены и у меня; у нас с ней гены одинаковые.
Мы с Айюлой нарядились в асо эби. На такие мероприятия принято надевать наряды из анкары[18] в одном стиле. Цветовую гамму выбрала Айюла, у нас это глубокий бордовый. Он бордовый ненавидел, значит, выбор идеальный. Айюла и фасоны обоих платьев придумала: у меня платье-русалка, обыгрывающее высокий рост, у нее — супероблегающее. Мы обе в солнечных очках, чтобы спрятать сухие глаза.
Мама в церкви сгибается пополам и рыдает. Она всхлипывает так громко и отчаянно, что тело сотрясается. Интересно, о чем она думает, чтобы вызвать такие слезы? О собственной немощи? Об Айюлиной смерти? Или она просто вспоминает, что он творил с ней и с нами?
Я обвожу взглядом проходы между рядами и замечаю Тейда, ищущего, где бы сесть.
— Ты пригласила его? — шиплю я.
— Я просто рассказала о поминках. Он сам себя пригласил.
— Черт!
— А что не так? Ты же велела быть с ним милой.
— Я велела тебе разобраться с проблемами, а не впутывать в них Тейда. — Мама щиплет меня, и я прикусываю язык, но меня колотит. Кто-то кладет мне руку на плечо, решив, что я не справляюсь с эмоциями. Увы, я не такая, как думают гости.
— Давайте закроем глаза и вспомним этого человека, ибо годы, проведенные с ним, были даром Господним! — низким торжественным голосом произносит священник. Легко ему говорить такие вещи, он этого человека не знал. Никто не знал его по-настоящему.