Когда через шесть месяцев меня впервые вывели на прогулку во двор тюрьмы, со всех сторон вдруг раздалось: „Парень, держись! Мы слышали, мы читали, что тебя скоро обменяют!“ Да ничего они не слышали и не читали, нигде об этом не было написано, но для меня это такая моральная поддержка была! Колоссальнейшая! Там были убийцы, насильники, ворьё всякое, бандиты… Откуда у них это сочувствие — не знаю! Кстати, через надзирателей они мне даже передали подарок — машинку для свертывания сигарет.
В тюрьме я провёл ровно два года… В конце мая 1982-го ко мне вдруг приходит начальник тюрьмы и заявляет: „Ну-ка, примерь костюм, подойдёт тебе или нет, — и подаёт совершенно не мой костюм. — Поедешь на аэродром, тебя обменяют“. Костюм не подошёл — купили и принесли новый. Старые вещи мои мне не подходили: когда меня арестовали, я весил 85 килограммов, а когда меня выпускали — 57…
Мне сказали, чтобы ничего я с собой не брал — только какой-то целлофановый пакетик мог унести… Я взял машинку, что мне заключённые подарили, потом почему-то кусок зелёного мыла, страшно вонявшего карболкой, и брезентовый пояс от тюремных штанов — зачем, тоже не знаю! Свернул и положил туда. Вот и всё, что у меня было…
Меня передали разведке ЮАР. Там было двое: Мартин Баннерт, страшный мерзавец, второй был Сенекал — высокий офицер, но мерзавец тоже великий. Они повезли меня сначала к памятнику бурам — первопроходцам ЮАР, а потом подвели к большому обрыву. Внизу была Претория, где находилась моя тюрьма. Мне сказали: „Если мы тебя кокнем, ты как раз упадёшь туда, на город“. Я промолчал.
Потом меня привезли в аэропорт. Полетели мы на самолёте „Боинг-747“, на триста мест, но в нём всего девять человек летели. Во Франкфурте-на-Майне пересели на вертолёт западногерманской пограничной службы и летели ещё 300 километров до КПП Херлисхаузе…
Там меня обменяли на десять западногерманских шпионов и одного офицера ЮАР, попавшего в плен в Анголе… Кстати, привезли их на двух автобусах. В одном ехали эти 11 человек, а другой был набит чемоданами и рюкзаками с их вещами. А у меня в руке — маленький целлофановый пакетик.
Ничего похожего на фильм „Мертвый сезон“ не было. Приехала легковая машина, за рулём сидел пограничник ГДР — потом я узнал, что это был подполковник восточногерманской контрразведки. Я сел рядом с ним… Когда меня перевезли — смотрю: две фигуры знакомые стоят. Мы обнялись, расцеловались, сели в машину, поехали… Первые 30 минут пути гробовое молчание было — и я молчу, и они молчат. Приезжаем в Готу. И тут говорю: „Мужики! Я ведь вернулся домой!“ Один из встретивших говорит: „Да, а чего?“ — „Обмыть-то это дело надо!“ Тот шлёпнул себя по лысине: „А я-то думаю, чего мы все молчим! — и водителю: — Давай к первой харчевне!“ Заехали — по 100 грамм, по кружке пива, и после того уже до самого Берлина, а там 500 километров, мы не молчали. Ехали, трепались — будь здоров! Вот так был обмен произведён… Я возвратился на Родину»