Стоп, делаем паузу — как на диктофоне при расшифровке текста.
Не надо понимать слово «все» буквально: Людмила Ивановна говорит о том времени, когда она возвратилась в страну «с холода» и уже работала в Ясеневе. Вот тогда она действительно могла знать всех, кто работал в «Лесу» по линии Управления, возглавляемого Юрием Ивановичем, и её знали. А до того — ни-ни! Даже в Управлении «С» её почти никто не знал.
Объясняем. Помнится, решили мы как-то проверить одну сплетню (да, работа такая!) и задали генералу Кирпиченко вопрос: мол, добрые люди говорят, что когда разведку возглавил Евгений Максимович Примаков, он тут же потребовал списки всей агентуры и кому-то их продал. (Под всеобъемлющим словом «агенты» имелись в виду и нелегальные разведчики.) Было такое — или как? Вадим Алексеевич решительно возразил, сказав, что это просто невозможно:
«Никаких ведь списков агентуры никогда не было — это табу! Как неоднократно говорил Андропов: „У вас штучная работа, штучный товар“. И каждая „штука“ должна лежать отдельно!
У каждого направленца лежат дела на агента, и он знает его имя и всё прочее. Начальник [Управления „C“], конечно, должен знать, что у него в такой-то стране есть агент с такими-то возможностями. Например, один работает в шифровальной службе, другой сидит в канцелярии президента… Но как его зовут, он не знает, и должность его тоже. (Начальнику известен оперативный псевдоним. — А. Б.) Тем самым каждый начальник соблюдает разведывательную этику и как бы сохраняет себя подспудно. Если ты не знаешь, то не можешь никуда это сообщить. Да и зачем ему знать имя нелегала, когда нелегал уже сам старается свою фамилию забыть, чтоб она не всплыла где-то?»[303]
Как говорят умные люди, чем меньше знаешь — тем меньше можешь выболтать. Потому лишнего лучше и не знать. (Есть же всякие психотропные средства, именуемые «эликсир правды», и прочее.)
Однако возвращаемся к рассказу Людмилы Ивановны:
«Юрий Иванович понимал эту работу и знал, с какого конца подойти, а не так — с потолка. Были у нас такие начальники, что приходишь, а он говорит: „Вот тебе три минуты, изложи!“ Что можно за три минуты изложить?
Дроздов, конечно, был очень занятой человек, но у него всегда было время на каждого. И не надо было записываться! Приходишь, спрашиваешь у дежурного: „У себя?“ — „У себя“. — „Один?“ — „Один!“ „Юрий Иванович, можно?“ — „Входи!“ Не каждый так делает.
Он подчёркивал, что те, которыми он руководит, для него дороги и он их всех любит. По крайней мере, он это показывал — может быть, кто-то был и не очень любимый, но всё-таки… Женщин он любил — с ним всегда было приятно встречаться. А потому так получалось, что даже то, чего ему и не хотел бы сказать, и не надо бы, себе во вред получится, — но с ним поделишься, скажешь. Однако он умел это хранить. И он мог помочь разобраться в каком-то вопросе, рассказать и сделать. Не было этого расстояния, что я шеф — ты моя подчинённая. Всё было по-семейному. Он уважал разведчиков-нелегалов. Он вообще, по-моему, любил людей.