Так, когда сотрудник уходил на операцию по связи с агентом, Юрий Иванович всегда обязательно дожидался, когда он вернётся. Ждал, чтобы оперативный работник пришёл и доложил, что всё было в порядке, — только тогда и резиденту можно идти отдыхать. Это у него было чётко отработано и очень ценилось коллективом. Обстановка в стране усложнялась и ухудшалась, а потому не вернуться с задания было вполне возможно.
В своих воспоминаниях Юрий Иванович писал:
«Итак, 1964–1968 гг. я провёл в Китае. Пожалуй, это было наиболее критическое время в советско-китайских отношениях. Наши китаеведы и сами китайцы называли его „хорошее плохое“ до мая 1966 года, и потом — „плохое плохое“ время»[69].
«Казалось, всё шло по расчётам Мао. Страна медленно, но развивалась, истерия борьбы с опасностью реставрации овладевала массами. Почва из-под ног умеренных, которых вождь теперь считал идущими по капиталистическому пути, ускользала. Пышным цветом расцветал культ Председателя, и Мао сам поощрял его, особенно после бесславного падения презираемого им Хрущёва. Как известно, тот был снят в 1964 году, на октябрьском пленуме ЦК КПСС, и одну из причин его падения Мао видел именно в том, что у него, в отличие от Сталина, совсем не было культа личности.
В те годы Мао не мог не испытывать всё возраставшего душевного волнения. Как хищник, без устали преследующий свою жертву, он распалялся охотой…»[70]
И вот в таких условиях пекинской резидентуре советской разведки следовало работать.
И в таких условиях она работала.
Генерал Иван Юрьевич вспоминает:
«Самое трудное было встречу организовать. Что подчас приходилось делать? Устраивали наши, как мы их называли — „демократы“ (то есть дипломаты других социалистических стран или, по-иному, стран народной демократии. — А. Б.), приём; с этого приёма потихонечку убегал, садился в оперативную машину, ехал на встречу — и возвращался опять на этот приём. Примитивно, но приходилось идти вот таким путём. Потому что „наружка“ работает у них по-другому, она стационарная. Она не ходит за тобой, а они сидят постоянно везде, и ты прошёл — они помечают: „17.05, прошёл на север“. Раз — пишут! А к вечеру всё твоё бродяжничество сходится в одном месте, у начальства. Это было тяжело. С „западниками“, с дипломатами, работать было легче. С ними можно было общаться на приёмах, а вот с китайцами — тяжело. Но как-то крутились, крутились. Информация была, шла наверх».
Несмотря на своё «начальническое» положение, Юрий Иванович и сам работал «в поле», практически решал оперативные вопросы — и это также привлекало к нему сотрудников, вызывало их уважение. Конечно, он не только высокопоставленный дипломат — его официальным прикрытием была должность советника посольства, но и высокорослый, да ещё и лысый, то есть очень приметный, на тайниковые операции или агентурные встречи, проводимые где-нибудь в хутунах (это кварталы старого города, соединённые между собой переулки и дворы, где испокон веков жили пекинцы), не ходил, тем более что китайского языка он не знал. Зато Дроздов работал по дипломатам капиталистических стран, встречаясь с ними на различных официальных и неофициальных мероприятиях и, соответственно, свободно общаясь с ними на немецком и английском языках. Нет смысла уточнять, что знание иностранного языка обычно располагает к вам его носителей. Так что через «западников» ему удавалось получать ценную информацию.