. За эту копию Серов получил пятьдесят рублей, свой первый гонорар.
Он приходил к Репину в субботу вечером прямо из прогимназии и оставался до понедельника.
Суббота посвящалась рисованию с гипсов, воскресенье – живописи, главным образом натюрмортам.
Зная страсть Серова к лошадям, Репин поставил ему для рисования гипсовую лошадку Клодта (автора знаменитых конных групп на Аничковом мосту в Петербурге), и лошадку эту Серов рисовал много раз во всевозможных ракурсах. Последний из рисунков помечен уже 1879 годом. За этой лошадкой последовала другая, с жеребенком, тоже работы Клодта.
Рисовал он несколько раз убитого удода, срисовывал карандашом и мелом репинские портреты.
Неожиданно занятия прервались. Серов простудился. Потом страшно разболелись уши. Был обнаружен нарыв в ухе, окончившийся прободением барабанной перепонки. Он почти ничего не слышал, лежал в постели и рисовал. В эти дни он сделал свой первый автопортрет и под ним написал: «Я оглох».
Это не по-детски трагическое выражение мучительно-горьких мыслей так больно поразило Валентину Семеновну, что даже спустя много лет, уже после смерти сына, описывая этот эпизод в своих воспоминаниях, она не задумывается о том, что было в нем главным «для истории». А главным было то, что у Серова существовала неистребимая потребность выражать свои чувства и мысли в единственной форме – в форме изобразительной. Это черта человека, рожденного быть художником.
С жадностью накинулся он после болезни на работу в репинской мастерской, словно стараясь наверстать то, что было упущено за время, проведенное в постели, и Репин не мог нарадоваться, глядя на своего ученика, и привязывался к нему день ото дня все больше и больше.
Но чем в больший восторг приходил Репин, тем в больший ужас приходило гимназическое начальство.
На некоторых страницах гимназического кондуита фамилия Серова была записана по нескольку раз, и уж совсем не было такой страницы, где бы его фамилии не было вовсе.
Правда, директор, учитывая талантливость Серова, обещал держать его до шестнадцати лет, то есть до поступления в Академию. Но к концу учебного года количество колов и двоек, особенно по математике и латыни, превысило все возможные пределы, и Валентине Семеновне пришлось взять сына из гимназии.
Позже, лет через тридцать, Серов будет горько сетовать, обвиняя мать, что она не настояла на том, чтобы он получил систематическое образование. А пока что он был рад. Он окончательно переселился к Репину и стал его пансионером. Репин совершенно по-отцовски любил своего ученика, Серов был очень привязан к Репину – все были довольны.