Рука выбирает цвета по наитию. Грифель растирается на бумаге. В верхней части листка разливается кровавое небо. Навстречу ему вырастают столбы кукурузы с зелёными листьями.
— Я думаю, что это — закрытая вечеринка, — хохочет Даша с окна. Голос доносится до меня, словно через слой ваты. — Нас просто хотят припугнуть посильнее. Вот увидишь, Лорна: в итоге окажется, что мы все тут собутыльники!
— В таком случае, это очень дурацкая вечеринка, — Лорна качает головой. — Тут что-то серьёзнее.
Моя рука продолжает протягивать штрихи по желтоватой глади. Красное небо выплёвывает пуповину: толстую, как шланг от пылесоса. Её конец, увитый венами, тянется к новорожденному ребёнку, лежащему средь зарослей. Пальцы бросают карандаш, выбирают коричневый цвет и вырисовывают чуть поодаль собаку. Она словно болтается в невидимом гамаке между двумя стеблями. Потом я снова беру красный и безжалостно распарываю ей брюхо глубокой раной.
— Десять, — Лили подходит ко мне, но я почти не слышу её. — Ты что это делаешь?
— Что?
Я поднимаю на девочку глаза. В объятиях серых стен с продранными обоями, она — словно часть другого мира. Лили улыбается мне: чисто и наивно, как все девочки её возраста. Светлые кудряшки дрожат у её висков.
— Рисуешь? — переспрашивает она, уставившись в мой блокнот.
— Оказывается, да, — родившиеся под моим пером образы, их чёткость и совершенство, удивляют не только Лили.
— Как же красиво! Даша, Лорна, посмотрите: наша Десять — настоящая художница.
— Ммм, — не без удовольствия наношу собаке ещё несколько ран. До чего же реалистично она выглядит!
Лорна подходит к нам, перегибается через моё плечо и оценивающе смотрит на рисунок. Долго смотрит. Даже зрачки её сужаются.
— Можешь-таки из отвратительного делать красоту. Но есть одно но: у младенца не может быть такой синей кожи, — замечает она скептически. — Новорожденные розовее, намного.
— А этот — мёртвый, — шепчут мои губы.
И я тут же прихожу в ужас от сказанного.
Номер четырнадцать
— Ты хотя бы понимаешь, что мы натворили?!
Зара несётся сквозь этаж, призывно виляя задницей. Походка у неё такая, тренированная. Словно всю жизнь на пилоне провихлялась. Закат обнимает её за талию. Издали кажется, что разводы крови бегут по её коже. Однако сейчас не время оценивать достоинства её экстерьера. Потому что Зара бежит туда, где мы чуть не распрощались с жизнью. Несколькими минутами ранее. И если я её не остановлю, ей будет плохо.
Но если по чесноку, я волнуюсь не за Зару. Больше меня напрягает то, что плохо будет нам обеим. Потому что я куда с большим удовольствием вздёрнусь, чем останусь здесь одна.