— Ну и где тут наш герой, — послышался знакомый голос.
Превозмогая боль, Виктор повернул голову ко входу в палатку. Так и есть, Григорьев собственной персоной. Причем не один, а в сопровождении адъютанта, с пухлой полевой сумкой через плечо.
— Что-то ты мне не нравишься, — покачав головой, хмыкнул полковник, и кивнул унтеру.
Тот обошел начальство, и приблизившись извлек из сумки «Аптечку». Ох как же оказывается Виктору было хреново, если сразу стало так хорошо! Только что, он пускал сопли, и дышал через раз, а тут вдруг такое наслаждение, на смену которому пришло ничуть не меньшее. Потому что ничего не болело.
— Остальных то же, — поведя рукой по складным койкам, на которых лежали бойцы Виктора, приказал Григорьев. — Витя, пойдем пройдемся, — кивнул он на выход.
— Разрешите, я хотя бы оденусь, — попросил Нестеров, будучи абсолютно голым.
— А. Ну да. Давай живее. Времени у меня нет.
— Есть.
Одежда нашлась довольно быстро. Все та же крестьянка, вышла из палатки, и через минуту вернулась с его вещами. Все выстирано, заштопано и выглажено. К слову, прорехи в форме имелись не только от осколков. Когда ползаешь на брюхе под обстрелом, и прячешься от вражеского огня, последнее о чем думаешь, так это о сохранности обмундирования.
Григорьев поджидал его у своего автомобиля, стоявшего в сторонке от палаток. Как только он подошел, отправил водителя прогуляться, что сразу же насторожило Нестерова.
— Ты прости, Витя, что я так задержался. Мне сообщили, что ты ранен и в госпитале Красного Креста. Думал все под контролем. А там иные заботы навалились.
— Не в чем вам виниться, Александр Трифонович. Не дело, вам лично думать о каждом взводном.
— О своих нужно помнить всегда. Но и ты хорош. Додумался последний заряд не для себя приберечь, а использовать на солдата.
— Он ушел бы с концами. А у меня еще два возрождения есть.
— Ты жизнями так легко не разбрасывайся. Это у тебя юношеский максимализм еще не выветрился. С годами поймешь, какую чушь только что говорил.
— Может вы и правы. Только он с тяжелой контузией был. Ему в госпиталь, в тишину и покой, я же его опять на передовую. А тут вижу загибается. Не от пули или осколка, а от той самой контузии. Хотя еще недавно со слезами и матюгами садил по самураям из пулемета. И эта смерть была бы на моей совести.
— Ишь, совестливый какой. Ты смотри, Витя, если и дальше все будешь пропускать через сердце, то надолго тебя не хватит.
— Да понимаю я это. И не все так близко принимаю. Вон, крестьянка, — кивнул он в сторону своей сиделки. — Я ее мужа излечить отказался, а она за мной ухаживала. Только тут я спокоен, потому что мне нужен был каждый боец. Но с Ханем, оно как-то не срасталось.