– Они отнимают у евреев права и привилегии, – сказал он мне. – Если мы не остановим их, кто знает, что будет дальше?
Однако для меня речь шла не о политике, а о потерянном друге. Неожиданно, но уход Мириам из школы оставил во мне огромную пустоту. С тех пор я много раз думала о ней, интересно, что же с ней стало? Иногда я несколько раз прокручивала в голове события того дня. Что было бы, если бы я встала на ее защиту, попыталась помочь ей? Ничего бы не изменилось. У меня появились бы неприятности, и они все равно исключили бы еврейских студентов. Но Мириам бы знала, что кто-то на ее стороне. Но я ничего не сделала.
Девушка в канализации была еврейкой, как и Мириам, догадалась я. Скорее всего, она прячется от немцев. Я размышляла, должна ли я была что-то сделать, как-то помочь, если все обстоит именно так?
Признаться, я была не из храбрых. Но я бы никогда не стала помогать немцам – в этом я точно была уверена. Мне не хватило смелости помешать им изгнать Мириам, и я опасалась сейчас помогать этой странной девушке. Не высовывайся, вот урок, который я извлекла из войны. Тата сражался за свою страну, и поэтому его убили. Если не стоять ни на чьем пути, возможно, появится шанс выйти с другой стороны.
Тем не менее, когда я подошла к дому Анны-Люсии (я давно перестала его считать своим домом), я все еще думала о девушке под решеткой. Когда я вернулась домой, мачехи не было дома, поэтому я отдала вишни Ханне.
– Тут только половина, – протянула она, но не из чувства неблагодарности, а опасаясь страшного гнева хозяйки.
– Я поищу еще, – пообещала я. Правда, когда я достану еще вишни, будет уже слишком поздно для сегодняшнего десерта.
Ханна поблагодарила меня, в отличие от моей мачехи, и принялась за пирог. Я размышляла, как провести остаток дня. Была суббота, и я могла бы пройтись по магазинам или даже посмотреть фильм в единственном кинотеатре, куда все еще пускали поляков. Однако я не хотела столкнуться ни с кем из моих старых друзей, или еще хуже, с Крысом. Поэтому я поднялась по лестнице на крошечную мансарду нашего дома, где раньше жил Мачей. Это было узкое пространство с покатой крышей, и нужно было наклониться, чтобы не удариться головой. Это была самая тихая часть дома, удаленная от комнаты Анны-Люсии, с видом на шпили собора Старого города, видневшиеся через обветшалые крыши нашей улицы. После того, как брат оставил нас, я переселилась в его комнату и проводила много времени за рисованием. Я любила рисовать масляными красками, и мой учитель, пан Лысинский не раз говорил, что я могла бы учиться в Академии Изящных Искусств. Сейчас все это казалось давно забытым сном.