— Хорошо, — сухо сказал он. — Отдыхайте.
Сенников повернулся и встретился взглядом с Почуйко. Андрей аппетитно затянулся по привычке «выстреленным» у прибывших связистов табачком и с веселой издевкой протянул:
— Явился… Зараз командовать начнет.
Сенников слегка побледнел, затем подошел к Андрею и попросил:
— Оставь покурить, Андрей.
Почуйко недоуменно взглянул на него, протянул цигарку и подозрительно спросил:
— Чегой-то ты такой?.. Мяконький…
— Подожди, все узнаешь, — просто ответил Аркадий и жадно затянулся.
Уверенный, что все на посту уже знают о его позоре, Аркадий, вероятно, сам рассказал бы Почуйко обо всем, но его подозвал врач.
После осмотра капитан сказал:
— Так вот, товарищ старшина: вам, Почуйко и вашим гостям — в вертолет. Сенников и Губкин могут нести службу.
— А чего я полечу? — возмутился Андрей. — Мне и здесь гарно. У меня и нога уже не болит.
— Товарищ капитан, — сказал Пряхин, — я бы попросил вас оставить рядового Почуйко на посту. Если, конечно, можно.
— Ну, если он так настаивает… И потом, при условии соблюдения постельного режима, хотя бы на несколько дней.
— Это чтоб лежать? — уточнил Почуйко. — Так я согласный на такой режим хоть на месяц.
Все засмеялись. Капитан приказал:
— Давайте, давайте в машину. Мне вас отвезти нужно и на шестой пост слетать.
— Еще просьба, товарищ капитан, — сказал Пряхин. — Пусть рядовой Сенников меня сопровождает.
Врач внимательно взглянул на старшину и прочел в его глубоко спрятанных глазах что-то такое, что заставило его развести руками:
— Вы командир, вам видней.
— Губкин! — крикнул Пряхин. — Останешься за старшего. Лейтенанту доложить все как было. Понятно?
— Слушаюсь.
Только сейчас Вася понял, что он должен улететь, расстаться с этим, ставшим ему дорогим, седьмым постом и с замечательным товарищем Сашей Губкиным. Вася не сдержал навернувшихся слез, бросился к Губкину и схватил егоза руку:
— Я приеду еще. Ты жди! Ладно?
— И ты меня жди, — серьезно сказал Саша. — Я тоже приеду к тебе в отпуск.
— Может, и меня захватит, — задумчиво сказал Почуйко.
Они помолчали. В эту минуту к ним подошел Сенников.
— Вот что, ребята, — очень спокойно и даже душевно сказал он. — Я тут начудил кое-чего… Ну, сами знаете… Так вот. Если можно, простите. А я… Я никогда не забуду…
Глаза у него подозрительно покраснели, и он замолк.
— Ты дывысь, як его перевернуло, — удивился Андрей.
Аркадий понял: последними часами он только искупил свою вину, а чтобы добиться уважения — да какой там уважения, просто товарищеского равноправия, — ему предстоит еще потрудиться. И дело не только в том, что он будет делать все как можно лучше. Дело в неизмеримо большем и важном, что, в сущности, и делает человека человеком — в умении всегда, везде, во всех случаях думать прежде всего о других, о деле, а потом уже о себе. Новый Аркадий понимал, что умение это придет не сразу, и поэтому он не обиделся на Андрея.