— А тебе не все ли равно? — «зыркнул» на нее глазами рассказчик, — И если мне не будут мешать, тогда я продолжу. Здесь мой дорогой папа встретил женщину, которая впоследствии взяла на себя труд стать моей мамой. Далее я подрастал. В России стало творится что-то невообразимое, все чего-то тащили, и я не стал исключением: захотелось пожить «нахаляву». Я связался с криминалом и очень скоро угодил за решетку. Там, пользуясь отцовскими связями, я «охерено» «поднялся», и мне даже стали доверять воровской общественный капитал — он же в простонародье «общак».
— Но почему, интересно, ты оказался в таком-вот бедственном положении? — не удержала при себе свое любопытство красивая Синди.
— А потому, милая леди, — зло скривил рот Николин, — что долгое время, даже уже освободившись — на воле — оставаясь непогрешим хранителем воровских денег, однажды я все-таки не выдержал и запустил в запретную кубышку свою грязную руку. Эх, какими же легкими были те деньги. Я тут же отправился на Кипр и промотал их там все, до последней копейки. Я прекрасно понимал, что недостача обнаружится довольно скоро, а воры, не хуже, а честно сказать, много лучше ментов, умеют складывать дважды два, и меня, если я, конечно же, не верну деньги, ждали бы очень крупные неприятности.
— Как же Вы, в этой непростой ситуации, поступили? — сделав серьезным милое личико, спросила с некоторой надеждой в голосе Карен, — Вы вернули те деньги?
— Эх, милашка, — печально вздохнул «домовенок», — неужели ты думаешь, я бы так жил? Конечно же, ничего я не возвращал. Воровство, в конечном итоге, было раскрыто, и за мной на Кипр выслали киллера, постой — как же его звали? А вспомнил: «Головорез» было его «поганяло». От него не уходил никто, а вот я, видите, смог. Он и сейчас, наверное, где-нибудь ищет меня, если, конечно, еще остается живой.
— Но как же Вы все-таки смогли избежать жестокого наказанья? — поинтересовался Мэдсон, мучившийся этим вопросом ничуть не менее Хлои, — ведь бандиты никогда не забывают своих должников.
— Все совершенно правильно, — согласился Николин, — поэтому я прямо с Кипра, чуть ли не пешком, пришел к родному гнезду, где, кстати, никого уже не было, ведь и отец, и мать, на то время умерли, а я их даже не схоронил, — тут Серега на какое-то время прекратил свою унылую повесть, предавшись скорбным охватившим его голову мыслям. Было видно, что по его щеке даже пробежала скупая слеза.
Через две минуты, полностью совладав со своей слабостью, он грубо продолжил:
— Я долго скрывался в этом зачуханном доме, выходя на улицу только ночью, промышляя в основном мелким воровством и разбоем, однако, были случаи, что я уезжал на длительные заработки — подальше от этих мест, и возвращался с довольно крупными суммами денег, которых мне хватало надолго. Поскольку дом всегда стоял заколоченный, меня здесь искать перестали, и постепенно я, осмелев, стал жить подобным-вот образом. Мое долгое пребывание в одиночестве, очевидно, как-то сказалось на моей неуравновешенной психике, и вы сейчас видите перед собой только то, что вы видите.