Ну а что теперь сделаешь… Наступает конец, мы же оба понимаем. После слова «люблю» дружбы быть не может. Это дженга, из которой вытащили последнюю дощечку, удерживающую башню.
А теперь лишь пол, усыпанный деревянными кусочками нашего прошлого.
- Ты сама произнесла это вслух, Абрамова, – говорит Влад. – Прости, но иногда надо думать не только о себе.
- Ты любил меня такой, какой я была!
- Конечно. В человеке нельзя любить только пятьдесят процентов. Либо все, либо никак.
- Почему, Влад? Почему?
Вопрос не имеет смысла. Он обо всем, только ответить нельзя. Влад разворачивается спиной ко мне, лбом прижимаясь к холодной стене. Поднимает руки и начинает исступленно барабанить кулаками.
Больше всего на свете я надеюсь, что не сломала его тем, что сделала. Он был дорогим человеком и навсегда им останется, даже если мы больше никогда не будем общаться.
Влад опускает руки, хотя кулаки по-прежнему сжаты.
Владик, милый, если бы я его только могла что-то сделать…
- Уезжай, Ди, – говорит каким-то не своим голосом, разворачиваясь, но смотря мимо меня. – Уезжай, пожалуйста.
- У меня телефон не работает, – дрожащими губами отвечаю.
Друг, которого я больше не имею права так называть, достает свой и набирает адрес.
- Машина здесь рядом, сейчас развернется и подъедет, – продолжая не смотреть на меня, сообщает Влад.
Закусываю губы, чтобы хоть без слез попрощаться. Очень больно, если честно. Я не думала, что так бывает.
Через минуту слышу звук подъезжающей машины. Остаются какие-то секунды для прощания.
- Влад…
Я хочу подойти к нему. Несмотря на все это, попрощаться по-настоящему мы заслуживаем.
- Прости, пожалуйста, если сможешь.
- Не за что прощать, Ди.
- Нет, есть.
- Садись в такси.
Я поднимаю глаза на него. Все-таки рядом с этой шпалой приходится стоять с запрокинутой головой.
- Ты обязательно будешь счастлив, Владос, – говорю так тихо, словно пытаюсь убедить и его, и саму себя.
Он быстро наклоняется, обнимая мои плечи, и осторожно целует в лоб. Черт, я сейчас разревусь, как ребенок годовалый.
- А теперь я прошу тебя, Абрамова, прекрати уже эту пытку.
Киваю, не в силах что-либо сказать, и бегу к машине.
Только там, на заднем сиденье, я позволяю себе реветь столько, сколько хочется.
И потом, рядом с девочками, я реву, не останавливаясь, пока меня пытаются успокоить.
Лишь новое утро, когда я встаю с щелочками вместо глаз и огромными мешками под ними, заставляет меня двигаться дальше, даже если в чьей-то жизни после себя я оставила выжженное поле, политое дождем из собственных слез.
Я надеюсь, что когда-нибудь он простит меня за нелюбовь…