Повисла пауза, во время которой Ашер продолжал смотреть на Лею.
— Ты что-то помнишь из того времени?
Лея неуверенно кивнула. И тут взорвалась Ривка:
— Слушай, ты! Как тебя — майор что-то там! Ты издеваешься над ребенком, что ли? Мы столько сил потратили, чтобы она забыла весь этот кошмар, зачем ты сейчас ее травишь? Тебе не стыдно, представитель «очень серьезной организации»? Ей было четыре года, четыре, понимаешь?!
Ривка растопырила пальцы — четыре — и ткнула ими в сторону майора Зингера. Потом поднялась и указала рукой на дверь.
— Пошел вон из моего дома!
Ашер не сдвинулся с места, спросил Лею:
— Мне уйти?
Лея боялась за маму, но все равно помотала головой — нет. Хагай встал, готовый силой вытолкать незнакомца, но Лея сделала и ему знак — не надо.
— Ты зачем пришел и все это устроил? — спросил Хагай.
— Ну, если бы я с самого начала это сказал, вы бы меня точно взашей вытолкали, — Ашер неожиданно снова улыбнулся. — Дослушайте до конца хотя бы, а после все вместе решите, что делать. Лея, ты помнишь, кто был начальником охраны у вас в лагере?
— Да, — хрипло ответила девушка. — Сашко.
— Совершенно верно. Ты помнишь, как он выглядит?
Лея кивнула.
— Его все девочки в нашем бараке запомнили на всю жизнь, наверное. Мы так кричали, когда он приходил к нам… Потому что это значило, что одна из нас умрет, и никто не хотел, чтобы это была она. Главное было ему в глаза не смотреть. А он смеялся и искал в кого бы ткнуть пальцем. Мне хоть и четыре года было — я помню. Мне повезло. Другим девочкам — нет.
Ривка отвернулась.
— Мы знали, что он мог выкачать всю кровь, а мог оставить «на потом». И когда он входил, мы почти все писались от ужаса, и маленькие, и старшие девочки. И я писалась. А он все ржал и ржал, ему нравилось, когда его боялись. Я его и сейчас боюсь. Очень.
Хагай заиграл желваками.
— Ты зачем это делаешь? — Спросил он майора Зингера. Тот продолжал смотреть на Лею. Только на Лею.
— Ты помнишь, как тебя оттуда забрали и переправили в Палестину?
— Смутно. Помню каких-то людей, мы долго куда-то ехали, меня везли в каком-то ящике. Потом плыли, и снова меня везли в каком-то ящике и все время просили не плакать. Но я плакала, потому что не знала, куда меня везут и что со мной будет. И еще было очень жалко Борьку. Я о нем все время вспоминала и от этого все время рыдала.
— С твоим братом мы еще разберемся, — пообещал Ашер. — А потом ты оказалась в кибуце, и тебя удочерили эти замечательные люди, так?
— Да.
— И вы старались все это забыть, и тебе казалось, что ты все это забыла, потому что началась совершенно другая жизнь, а это все был дурной сон, который закончился, и началась совсем другая жизнь?