- Фанечка, я же тоже все помню! Не дури! Подумай! И не обо мне, и не о том, что у нас было когда-то. Ты подумай о своих будущих детях…
- Не подумаю. Детей у меня не будет. И если ты знаешь, как я попала к Мане, то знаешь, почему.
- Перестань! Медицина сейчас на таком подъеме… Хотя я тебе очень сочувствую. Но хорошо, оставим это. А вот придет революция на Землю Обетованную - что собираешься делать?
- Всеми силами бороться, чтобы она не пришла. Особенно та революция, о которой ты говоришь - с расстрелами, тюрьмами и вождями. Это вы там у себя в эти игры играйте, раз уж удалось победить. А нас оставьте в покое.
- Ты же знаешь, что не оставим. И если люди сами не поймут, что для них правильно, а что нет - то их заставят понять.
- Штыками и пулями? Как в России?
- Один из вариантов. Потому что революцию в лайковых перчатках не делают! Для достижения цели хороши все способы.
- Это тебе твой Троцкий сказал?
- А что Троцкий? Лев Давидович - великий человек. Можете ехидничать и ненавидеть его сколько угодно, но это он разбил и белых генералов с адмиралами, и петлюровцев, и поляков, и Махно твоего.
- С поляками, положим, не так гладко получилось.
- Да. Но до Варшавы дошли? Дошли. И до Берлина дойдем. И до Парижа с Лондоном. Так что - или ты с нами, или придется тебе с твоим Натанчиком в Антарктиду бежать. И пока мы туда не доберемся, сможете ещё какое-то время пожить. А потом - всё. Придем и в Антарктиду.
Фаня прислонилась к высокому дереву, какое-то время молчала, думала. Блюмкин улыбался, неправильно расценив ее задумчивость.
- Вот что, Блюмкин. Зря ты улыбаешься. Я не знаю, как в твою голову закралась безумная идея меня завербовать, да еще и денег предложить. Похоже за те пять лет, что мы не виделись, то ли ты основательно поглупел, то ли сильно меня подзабыл. И пока я не передумала и не решилась тебя, скотину, убить, вы сейчас двое делаете кру-у-угом! И топаете к своим мулам. А, и последнее: если кто-то от тебя ко мне придет и начнет какие-то приветы передавать, я его тоже британцам не выдам. Я его просто убью. Ты меня знаешь - я это сделаю. А теперь пошел с глаз моих долой, и чтобы я тебя больше не видела. Никогда.
ГЛАВА ПЯТАЯ. КРЕДИТНАЯ КАРТА И ЧЕКОВАЯ КНИЖКА. ТЕЛЬ-АВИВ, 1995
- И никогда больше его не видели? - ахнула я.
- Нет, конечно. Большевики его расстреляли в 1929. Они всех расстреливали, так неужели бы Яшку пожалели? Тем более, что предателей и перебежчиков не любят нигде. А тут он еще с опальным Троцким связался. Может, по заданию, а может и нет. Думаю, что по заданию, а не по тяге душевной. Мне трудно поверить, что он вдруг встал на сторону изгоя. Он бы скорее переметнулся на сторону победителя, но в жизни всякое бывает. Парень-то он был отчаянный.