– Сергеем Сергеичем в самый раз будет. А успеем везде или нет – от вас тоже зависит. Сколько будете природой любоваться. Мне-то по барабану, наряд до двадцати одного часа.
– Ну и поехали тогда, Сергей Сергеевич. Места я вам назвал, а очередность – по вашему выбору.
– Хозяин – барин, – неопределенно заключил водитель, трогая джип с места. – Только на фиг вам Таранай сдался, господин хороший? Асфальт туда, конечно, хороший, а пейзажи – так себе. Часа три только на дорогу убьем.
– Вы человек местный, вам виднее. Давайте тогда этот пункт напоследок оставим. Успеем – хорошо. Не успеем – жалеть не будем. И вот еще, Сергей Сергеевич: эту табличку интуристовскую давайте снимем, из скромности. О’кей?
– Хозяин – барин, – повторил водитель, пряча табличку за козырек. – Останавливаться будем в «оплотах цивилизации», или у вас все с собой?
– В «оплотах цивилизации»? – Берг нахмурился. – Вы о чем?
– Водка, коньяк, шнапс, – ухмыльнулся водитель. – Дело ваше, господин хороший. Только чем дальше от города, тем больше шансов на паленую выпивку налететь. Имейте в виду! Россия!
– А-а, вы об этом, – рассмеялся Берг. – Энзэ у меня действительно с собой, но пополнять его я не планировал!
– Хозяин – барин… – И водитель замолчал до самого Охотска.
Берга это устраивало. Поглядывая по сторонам, он вспоминал вчерашний вечер в ресторане, неназойливые расспросы Петра Штыря, его пространные рассказы о своей архивной службе, о забавных ответах студентов на семинарах и экзаменах. Берг еще вчера пришел к выводу, что большая часть предостережений бывалых людей, побывавших в России, во многом навеяны старыми мифами времен холодной войны. Россия стала другая, отличная от той прежней России, о которой рассказывал ему отец.
Хотя… Хотя, может, его убеждение базируется на ностальгическом представлении о родине предков? Вряд ли он сам в обозримом будущем вернется в эту страну насовсем – слишком она была чужой и холодной. Но думать плохо о Родине просто нельзя! Этой сентенцией отец часто завершал свои воспоминания. Эта же мысль Майклу Бергу попадалась и в дневниковых записях его деда и прадеда. Отец сумел сберечь эти дневники в сумасшедшее лихолетье довоенных лет. И оставил сыну вместе с дедовскими и прадедовскими свои записки.
Его дневники не были опечатаны и не хранились у педантичных адвокатов или в надежных банковских хранилищах – но у Майкла и мысли никогда не было достать эти три тетрадки из домашнего сейфа и прочесть. До нового столетия оставалось, в конце концов, совсем немного – можно и потерпеть!
Директора Сахалинского областного архива интересовали его русские корни – логично и объяснимо, он же историк! Да и Майклу скрывать было нечего. Скорее уж наоборот: он гордился тем, что, в отличие от многих прочих современников, знает биографию своих предков хотя бы до третьего колена.