Он искоса посмотрел на меня и улыбнулся.
— Я бы хотел услышать это от вас, Наташа.
— Простите, Вадим, но я ничего не могу добавить к тому, о чём рассказывает вам моя мама. Расскажите лучше про себя, как вы живёте?
Он тяжело вздохнул.
— Мне тоже нечего рассказывать, у меня всё по-прежнему, работа, дом, — печально ответил он.
— Почему не женитесь? Я думаю, вам нужна семья…
— Вы знаете почему, Наташа. Я же обещал вам, что буду ждать вашего ответа, я до сих пор жду.
Я остановилась.
— Не надо, Вадим… и вообще, мне уже пора домой.
— Можно мне хотя бы проводить вас? Я думаю, вам, Наташа, не помешает моя помощь, я помогу поднять коляску.
— Спасибо, помощь не помешает, но…
— Не беспокойтесь, я сразу уйду, — заверил он меня.
— Спасибо, — тихо поблагодарила я его.
Вадим помог закатить коляску в лифт и, смущаясь, втиснулся в него, прижавшись ко мне. Я невольно вжалась в стенку, но лифт был настолько маленьким, что мои попытки увеличить дистанцию между нами, имела мало успеха. Я опустила голову, чтобы не смотреть на Вадима, так как всё моё лицо залилось румянцем. От него пахло парфюмом, восточные древесные нотки его одеколона, давно были знакомы мне, Вадим пользовался только им. Мне казалось, что я слышу стук его сердца, и чувствую его тепло, хотя сердце моё почему-то, стучало ещё громче, от такого тесного соприкосновения с Вадимом, да ещё этот одеколон, будь он неладен. Мне казалось, что мы едем в лифте уже минут десять, время тянулось медленно, но наконец-то лифт остановился, и двери распахнулись. Вадим вышел и вытянул коляску, а я с облегчением вздохнула. Подняв коляску, ещё на пять ступенек вверх, Вадим расстегнул пальто и вытер пот со лба.
— Спасибо, Вадим, чтобы я без тебя делала? — попыталась я разрядить обстановку.
— Наташа, вы встретили того, кого искали? — серьёзно спросил он.
— Нет, — покачала я головой. Мне показалось, что он приободрился и даже лёгкая улыбка скользнула по его лицу.
— Может мы тогда…
— Не надо, Вадим, пожалуйста, — в моём голосе слышалась мольба. Мне хотелось пригласить его в квартиру, напоить горячим чаем, как тогда на Новый год, поподробней расспросить его о жизни, но… нельзя, так я могу зайти далеко, а я его не люблю. Единственное, что было в моей душе к этому мужчине, это уважение и жалость, жалость от того, что я не могу ответить ему взаимностью на его любовь. Уважение и жалость, могли многое сделать, и я этого боялась.
— Прости, — быстро сказала я и скрылась за дверями квартиры, плотно закрыв за собою дверь.
Вкатив коляску в коридор, я прижалась к двери и закрыла глаза.