— Какого хозяина?
— Один был хозяин тайга. Ухоздвигов.
— Кем же ты был, второй Имурташка?
— Работал немного. Земля таскал. Всего делал немного.
— На кого работал?
— На хозяина. Кого еще? — рассердился хакас.
— Откуда ты родом?
— Какой «родом»? Не понимайт. Ты кто? Начальник?
— Председатель сельсовета.
— Пошто хлеб не даешь, председатель? Пошто голод держишь? Мургашка закон знает. В тюрьма хлеб дают. Баланда дают. Чай дают. Сахар дают. Прогулка. Советская власть нет закон бить. Ваш колхозник бил! Зачем бил Мургашка? Я шел тайга. Мало-мало охотился. Медведь смотрел. Ружье был. Билет был. Все забрал!
Мургашка, успев отдохнуть, заготовил целую речь. Он, конечно, знать ничего не знает ни о каком Ухоздвигове!
— Все врешь ты как сивый мерин, — сказал Головня.
— Ты, председатель, не имейт права так говорить. Я сказал: был в тайга на охота, значит так запиши. Другой ничего не знайт! Ваш колхозник все скажет. Я ничего не знайт!
— Знаешь! Где сейчас Ухоздвигов?
— Может, помер, может, нет.
— Финтит, язва, — сказал один из мужиков, стороживший Мургашку с карабином наизготове. — Хитер, подлюга.
У Мургашки огонь в глазах. Желтые, прокуренные зубы щерятся — вот-вот укусят!
— Сколько тебе лет, Имурташка? — спрашивает Головня.
— Мургашка я! Мургашка! Трисать зим Мургашке. Сопсем молодой. Имурташке сорок пять зим давно. Должно, сдох теперь Имурташка…
— Тоже мне, молодой! Жених прямо!.. Ссохся ввесь, как печеное яблоко, грязный, вонючий… Вши вон по тебе ползают. Тридцать зим Мургашке, а уже каюк, да?…
Мургашка хмурится, попыхивает едким самосадом и, чтобы не продолжать разговора с Головней, свертывается калачиком, ложится в угол за шкаф, бормочет:
— Мургашка ничего не знайт. Мургашка будет помирай.
Головня спрашивает у стоящих в охране рабочих прииска — сына и отца Улазовых:
— Их что, не кормили?
— Какое! Буханку хлеба слупили да чаю выдули чуть не с ведро, — поясняет Улазов-отец, здоровый, широкоплечий, косматый мужик лет шестидесяти. — А што, Мамонт Петрович, скоро мы их спровадим в огэпеу? Противно на них смотреть, пра-слово. Люди-то они оба бегучие, что этот Крушинин, что Мургашка. А Крушинин, — Улазов качнул головой в сторону охотника, укрывшегося однорядкой, — орудовал в нашей тайге при Колчаке. Знаю я его как облупленного. Сдается мне, он да Мургашка этот знают все тайные ходы Ухоздвигова. Без их помощи он бы давно наружу выплыл.
— А ну, поднимите его! — Головня подвинул к себе стул.
Крушинин привстал на локоть, зевнул.
— Значит, бандит со стажем?
Крушинин молчит, будто не у него спрашивают.
— Я у тебя спрашиваю, Крушинин!