— Иду, Василий Карпович, — сказал в телефонную трубку капитан 2-го ранга и стал одеваться.
Капитана 1-го ранга Василия Карповича Морозова, уроженца Саратовской области, Гаврилов знал давно, еще когда тот плавал замполитом на сторожевом корабле. Потом Морозов уехал в Москву на учебу, а после окончания Военно-политической академии имени В. И. Ленина вновь вернулся в бригаду, но уже в должности начальника политотдела. На другой же день после прибытия Морозов пригласил его к себе. Поначалу разговор шел о корабле, его экипаже. Начальник политотдела интересовался тем, как соревнуются люди, кто отличился в море. Гаврилов докладывал все так, как было, не утаил даже того, что один из моряков совершил грубый проступок.
— А что он сделал? — спросил Морозов. Был он коренаст, с лицом полным, румяным, как яблоко. Когда Морозов улыбался, у глаз вспухали узелки морщин, однако лица они не портили, оно по-прежнему оставалось одухотворенным, добрым.
— Самовольно сошел на берег. Там его ждала девушка, — пояснил Гаврилов. — Ему бы доложить командиру боевой части, так, мол, и так, прошу разрешения на час сойти на берег, а он пошел в самоволку. Самое скверное в том, что отец матроса — ветеран войны.
— Давно это было?
— Весной. Вы тогда еще учились.
— И до сих пор случившееся терзает душу?
— Очень даже, — выдохнул Гаврилов. — Я тогда так старался, и вдруг — срыв. Проступок матроса все во мне перевернул. Пришлось его списать на берег.
— Крутовато обошлись, — сухо заметил Морозов. — Неужели не могли справиться с одним человеком?
— Мог, но не пожелал, — резко отчеканил Гаврилов.
— Почему?
— Я, Василий Карпович, командир, а не нянька, — горячо продолжал капитан 2-го ранга. — И потом, служить на отличном корабле не каждому дано, это высокая честь и доверие. Честь, она ведь рядом с совестью идет, и если человек потерял честь, значит, и совесть его пострадала. А для меня важна личность моряка.
Капитан 1-го ранга долго молчал, словно собирался с мыслями. Наконец заговорил:
— Я не знаю, что о вас подумал тот матрос, которого вы списали с корабля, но его отец, ветеран войны, вам бы за это спасибо не сказал. Нет, не сказал бы!
— Возможно, но я тоже был на войне, — горячо возразил Гаврилов. — Мне и теперь, спустя многие годы, нести память о погибших тяжело. — Он помолчал немного, потом доверительно добавил: — Иной раз смотрю на туман, обычный туман, а кажется мне, что это рана моя дымится. Возможно, я и поторопился с тем матросом, но сделал это ради корабля, а не ради своего спокойствия.
Морозов, однако, заметил, что легче всего отделаться от человека, гораздо труднее переделать его характер, помочь обрести себя на корабле.