Он отвел ее руку в сторону.
— Это не подачка, Феклуша, — с деланной обидой в голосе возразил Гельмут, присаживаясь за стол. — Давай помянем твою родительницу. Кажется, на кухне чайник закипел.
— Погодь, — Фекла налила себе рюмку коньяка и выпила ее залпом. — Ох и горячо стало на душе! А ты? Ну-ка, наливай себе.
— У меня еще с утра чего-то сердце пошаливает, — на ходу придумал «рыбак». — Ты выпей еще. Налить?
Фекла выпила вторую, и ее потянуло на откровенность.
— Жить-то одной, Петрас, тяжко, — она отбросила со лба челку волос. — Ты вот проведешь у меня свой отпуск и уедешь домой. А я опять останусь одна...
— А буксир? — с иронией спросил Шранке.
— «Океан»? Название громкое, а пашем воду в бухте. То одно судно притащим к причалу на выгрузку, то другое. «Кайру» тоже однажды тащили до самого острова. Ладно, наши суда буксируем — не стыдно. А то еще иностранные приходится обслуживать. Тут недавно за лесом приходил сухогруз из Западной Германии. Один моряк сунул мне в руки плитку шоколада и шепотком: «Карош девка! Я хотел дарить тебья одна ночь...» Я, Петр, выпить могу, но совесть свою... Честь женскую не растеряю, с кем попало не стану любовь крутить.
— Верю, Феклушка! — льстивым голосом промолвил Шранке. Увидев, что хозяйка покраснела от смущения, он торопливо добавил: — Ты мне приглянулась, и я подумал: «Такая много может принести счастья».
Фекла зарделась пуще прежнего.
— Спасибо, Петрас. Не всякий мужчина сейчас так смотрит на женщину.
Ужин проходил весело. Фекле было хорошо с гостем, и она не думала, что с ней будет завтра. С тех пор как похоронила мать, к ней впервые пришел мужчина. Раньше, когда была мать еще жива, мужиков к себе Фекла не водила. Коли и доводилось с кем полюбезничать, волю чувствам давала на стороне, подальше от глаз матери.
Застолье с «рыбаком» так обрадовало Феклу, будто она вновь обрела свое счастье, по которому так долго тосковала. С тех пор как погиб ее муж, она поняла, как жутко и тяжко жить одной! Пожалуй, впервые за все время после похорон мужа она пожалела о том, что не было у них детей. Кукуй теперь одна-одинешенька. Правда, есть надежда на брата, вернется из заключения, заберет ее с собой, и уедут они в родные края, на Дон, где нет такой суровой зимы, как на Севере, где летом печет солнце, а на берегу слепит глаза желтый, раскаленный песок.
— Ты о чем задумалась? — удивился Шранке.
Фекла, очнувшись от воспоминаний, промолвила с горечью:
— Про жизнь свою думала... — Она помолчала. — Я, может, и не страдала, если бы мой муж не замерз в тундре. Поехал с хлопцами на охоту, где-то там накачались, а тут налетел снежный буран... Пока нашли их — окоченели.