— Придется вам ехать в Якутск одной. Барсов задержан за преступление, гораздо серьезнее, чем пьянство.
— За какое же? — женщина изобразила на лице удивление.
— А за то, о котором он вам рассказывал.
Расчет оказался верным.
— Вижу, вы все знаете, — устало произнесла она. — Скрывать не имеет смысла, да и так, возможно, лучше будет.
И рассказала, как однажды в Якутске Иван в пьяной откровенности признался, что убил человека. Когда приехали в Кишинев, он показал ей место преступления. Показания Барсовой записали на магнитофон, засняли на кинопленку.
На другой день, когда Барсов пришел в себя, его доставили в отдел милиции. Трудным был этот разговор. Целых шесть часов продолжался. Подполковник и следователь прокуратуры заходили и с той стороны, и с этой. Барсов упрямо отказывался.
— Ваш отказ от показаний принесет вам только вред, — убеждал Дудников. — Это — не умышленное убийство, вы даже не знали покойного. Все это суд учтет. Решайте — ваша судьба сейчас в ваших руках.
Наконец Барсов поднял голову и тяжело выдавил:
— Не расстреляете?
— Это решать не нам, а суду. Думаю, что нет.
— Ну, хорошо, тогда буду говорить.
…Стоял июль 1966 года.
Показание Ивана Барсова
Что уже там много говорить, гражданин начальник. Как вы, верно, знаете, учился я тогда в консерватории. Хоть и студентом был, а башли[8] водились. Сами понимаете — наша специальность прибыльная: то жмурика[9] проводишь в последний путь траурным маршем Петра Ильича, а на следующий день свадебный марш Мендельсона наяриваешь. Не все, конечно, наши ребята халтурой увлекались, но я — да. Был даже вроде старосты по левому делу. Ну, и пил много. Подхалтурили мы раз и пошли с другом на вечер в филармонию. Там наши выступали. Не помню уж, что играли. Только эти сонаты да фуга мне в консерватории во как надоели. Ну, думаю, пусть себе играют, а мы в буфете посидим. Хороший был буфет, как сейчас помню. Так весь вечер и просидели, потом смотрю — друг мой куда-то исчез. Стал его искать, вышел на улицу и увидел, что он уходит. Я — за ним. И тут показалось мне, с пьяных глаз, видно, будто встречный прохожий его, друга, значит, ударил. Ну, я подбегаю и как трахну головой в живот. Он упал, а я еще ногами добавил и — смываться. Понятия не имел, что за человек, даже лица не разглядел. Ну, а через день пришли клиенты нанимать лабухов на похороны, и ко мне. Я же главным был, как уже показывал, по этой части. Клиенты и рассказали, что убили, мол, человека на улице. Я, конечно, отказался играть. Неприятно все-таки…
А тут вскоре и окончил учебу, попросился подальше на работу. Сначала боялся, а потом, вижу, никто не трогает. Ну, и успокоился. Давай, думаю, съезжу в Кишинев, чтобы убедиться окончательно, что меня не ищут. Да и как найдешь, все было шито-крыто. Но, если говорить честно, все-таки неспокойно было на душе. И точно. Когда те дружинники приклеились, почувствовал — это неспроста. Мало ли пьяных ходит по улицам. А на следующий день говорят — тебя хочет видеть подполковник. Ну, я и понял, будут плести мне лапти. Так оно и получилось. Нет, не надо было ехать сюда, хоть и девять лет прошло…